Очкарик продолжил:
«Не знаю — видимо, вы решили, что рассуждение этого рода невозможно прервать. Как отражения в трехстворчатом зеркале. Поскольку я, например, могу заявить вам, что мы есть мы есть мы есть мы есть. И так до бесконечности. Сплошная риторика. Причем такого рода, которой забавы ради предаются в двенадцать лет. Силлогизм. Типа: корабль пересекает Атлантику за шесть дней, следовательно, шести кораблям понадобится на это один день».
«Я не ___»
«В той мере, в той мере, в какой понятие бытия подразумевает единство. Единство, являющееся осознанием бытия. В той мере, в какой осознание бытия не поддается фразеологической дефиниции, которая может быть умножена бесконечное число раз. Как все воображаемое. Это и впрямь может быть безостановочным. Так?»
«Не так, — не согласился Адам. — Не так. Вы путаете. Вы путаете существование как прожитую реальность с существованием как когито, как отправной и конечной точкой мышления. Вы полагаете, что я вам толкую о психологических понятиях. Это мне в вас и не нравится. Вы вечно пытаетесь всунуть куда ни попадя ваши треклятые аналитические схемы и психологические штучки. Вы раз и навсегда усвоили некоторую систему психологических ценностей. Подлежащих анализу. Но вы не замечаете, вы не замечаете, что я пытаюсь заставить вас думать — о гораздо более обширной системе. О чем-то, что выше психологии. Я хочу, чтобы вы начали осмысливать огромную систему. Этакую универсальную идею. Духовное состояние в чистом виде. Нечто, являющееся апогеем размышления, высшей точкой метафизики, психологии, философии, математики и всего, всего, всего. Да, именно так: что есть апогей всего? Быть сущим».
Он обращался к Жюльенне Р.
«Я сейчас говорил о состоянии экстаза. Вы отождествили его с психологическим фактом. С чем-то, что лечится. К примеру, с патологической параноидной манией. Мне плевать. Я попытаюсь объяснить вам, что это такое, и на этом все. И больше не спрашивайте, что я думаю о Пармениде, я не сумею сформулировать…»
Адам оттолкнул стул и прислонился к стене. Это была холодная, надежная, облицованная белым кафелем стена, защищающая спину во время схватки, стена, у которой можно и вздремнуть. К тому же она наверняка будет воспринимать вибрации голоса Адама и передавать их по всей комнате, избавляя его от необходимости говорить громко. Адам начал объяснять, едва шевеля губами:
«Я могу рассказать вам о том, что произошло год или два назад и не имеет ничего общего ни с Богом, ни с самоанализом и ни с чем другим в таком же роде. — Вы, естественно, вольны проанализировать в соответствии с обычными психологическими критериями, буде на то ваше желание. Хотя я не думаю, что в этом есть хоть малейший смысл. Именно поэтому я намеренно выбрал историю, никак не связанную с Богом, метафизикой и прочими подобными вещами».
Адам умолк и посмотрел на Жюльенну. Ее лицо у ноздрей и вокруг глаз чуть подрагивало, словно под воздействием какого-то сложного чувства, видимо, гнева. Внезапно, так, что никто вокруг не заметил перемены, он почувствовал себя посмешищем. Он наклонился вперед, оторвавшись от надежной опоры и подставившись под убийственные враждебные взгляды. И сказал — спокойно, кожей чувствуя, что понять его способна только юная блондинка.
«Да…»
А потом повторил, отсчитав семь секунд паузы:
«Да ___ Да»
Она попросила:
«Продолжайте».
Адам покраснел и задвинул ноги под стул, как будто собирался встать. Казалось, что за эти несколько мгновений, взгляд подведенных черным карандашом глаз незнакомой девушки и произнесенное сдавленным голосом слово «продолжайте» помогли им заключить дружеский союз, хотя истинные мотивы ее поведения Адам понять не мог. Она тоже загасила окурок острым носом черной лодочки. Ситуация странным образом, по форме и по сути, напоминала ситуацию незнакомых друг с другом мужчины и женщины, внезапно осознавших, что какой-то фотограф тайком запечатлел их на пленке бок о бок.
«Не стоит, — буркнул Адам, — вам не нравится жанр анекдота».
Она ничего не сказала, но опустила голову; не так низко, как в первый раз, хотя передняя часть «S» была все-таки видна. При этом легком движении вырез платья опустился, и Адам заметил в ложбинке между грудями две серебряные ниточки — два полукружия цепочки. Она заканчивалась в районе чашечек бюстгальтера, и висел на ней либо маленький перламутровый крестик, либо оправленный в аквамарины медальон с изображением Пречистой Девы. Соседство частицы святости, изображения Богоматери рядом с самой выдающейся с анатомической точки зрения части [так в бумажном оригинале (прим. верстальщика)] женского тела выглядело более чем странно. В этом была детская трогательность, а может, претенциозность. Адам оглядел остальных студентов. Все, кроме парня в темных очках, делавшего записи в тетради, и девицы Мартен, беседовавшей с главврачом, выказывали признаки усталости. Скука вытеснила неловкость; все повторялось, как бесконечный кошмар — жесты, звуки, запахи.
Адам предугадывал, что встреча может продлиться еще с четверть часа, но наверняка не дольше; он решил использовать оставшееся время с максимальной пользой.
«Нет, я скажу вам, объясню, почему не стоит. Дело не только в том, что вы этого не любите, не любите анекдотов, — но и в том, что в некотором смысле с точки зрения истины, с реалистической точки зрения это тоже не то».
«Почему нет?» — спросила Жюльенна.
«Потому что это литература. В чистом виде. Я знаю, каждый человек в той или иной мере занимается литературой, но теперь все, довольно. Я действительно устал от ___ Это чистая погибель, потому что люди слишком много читают. Считают своей обязанностью представлять все в идеальной форме. Полагают, что нужно иллюстрировать абстрактную идею свежеиспеченными примерами — модными, желательно непристойными и, главное, главное — не имеющими никакого отношения к вопросу. Какая глупость, черт бы ее побрал! От всего этого разит дрянными стишками, воспоминаниями, детством, психоанализом, молодыми годами и историей Христианства. Люди пишут грошовые романы, начиняя страницы рецептами мастурбации, педерастией, Водуа[42], сексуальными обычаями дикарей Меланезии, или пускают в ход поэмы Оссиана[43], Сент-Амана[44]или канцонетты, табулятированные Франческода Милано[45]. Или: Портрет Молодой Дамы Доменико Венециано[46]. Шекспир. Уилфрид Оуэн[47]. Жоао де Деус[48]. Леовилль Ломм. Интегрализм. Фазиль Али Клинасси, &К°. &К°. И мистицизм Новалиса. И песня Юпанки Пачакутека[49]:
