Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
Вот. Это все… Теперешнее местопребывание графа и его семейства мне неизвестно. Кто спас Анну и где она теперь – тоже. И больше мне нечего вам сказать.
* * *
«…А больше ничего и не надо», – подумала Ирина Львовна, захлопнув дневник.
Жаль, конечно, что Жюли так и не узнала ничего о дальнейшей судьбе Анны, но что поделаешь…
У нее, Жюли, было множество других забот.
Три дочери-погодки. Ведение многочисленных домашних дел. Неназойливое и ненавязчивое участие в делах мужа. Замужество старшей дочери Татьяны и средней Анастасии. Смерть мужа. Первая мировая война. Февральская и октябрьская революции. 1918 год. Петроград. Жюли, дрожащая от холода в единственной оставленной ей комнате некогда роскошной двухэтажной квартиры на Миллионной.
Начало последней записи, невнятно, дрожащей рукой:
«…кажется, сыпной тиф. На всякий случай хочу распорядиться немногими оставшимися у меня дорогими моему сердцу вещами.
Татьяне оставляю эту тетрадку – в надежде, что она найдет здесь подходящие для ее будущих романов сюжеты.
Анастасии оставляю бронзовую статуэтку Венеры, которую ее отец получил в наследство от своего отца, в напоминание о вечной неувядающей красоте и в надежде, что она все же вернется от абстрактной скульптуры к классической.
Моей младшей дочери Марии я оставляю вещь, которую прошу беречь особенно…»
На этом запись обрывалась.
Ирина Львовна мельком подивилась, для чего антиквару понадобился последний лист с описанием вещи, оставленной ее бабушке Марии. Ну что там могло быть? Судя по первым двум вещам, – какая-нибудь безделица, ценная лишь для ее владельца.
Эти мысли мелькнули и исчезли, уступив место более насущным проблемам.
* * *
Синий московский сумрак, разбавленный мягким, профильтрованным цветущими липами светом фонарей, был еще полон переживаемыми Ириной Львовной картинами.
Лаконичная Жюли посвятила исповеди доктора Немова всего две страницы. Буйное писательское воображение Ирины Львовны расцветило эти сухие строки яркими красками, звуками, запахами и прикосновениями.
«Действительно, какой сюжет для романа, – думала Ирина Львовна, благоговейно прижимая дневник к плоской, увядающей, но по-прежнему полной молодых страстей груди. – В истории Анны и графа есть все: любовь, интрига, предательство, немного криминала, немного политики, темные замыслы врагов и неоценимая помощь друзей».
Есть даже совершенно необходимый для современного романа элемент – мнимая смерть главной героини. В самом деле: плох тот роман, где герой или героиня не впали в кому или не полежали какое-то время в летаргическом сне…
Пока нет хеппи-энда, но вот уж это – вполне решаемая задача!
О хеппи-энде этой истории мы подумаем после…
После того, как в нашей собственной истории откроется совершенно новая страница.
Ирина Львовна позволила себе еще немного посидеть в сгущающейся летней темноте и помечтать.
«…Здесь так хорошо, под липами, а я, кстати, никуда и не спешу…»
И впрямь, куда спешить-то? Вечер только начинается.
* * *
Она представила себе, как возвращается в гостиницу – и сразу же встречает Карла. Уже поздно, его жена и сын спят безмятежным сном праведников, а вот у красавца-грешника на душе отнюдь не спокойно…
Что-то волнует его, чего-то он ждет. Поэтому ему не спится. И не сидится в номере.
Ирина Львовна встречает его в скверике рядом с гостиницей, задумчиво глядящего на луну сквозь тяжелые кисти вездесущих московских лип. Она подходит к нему и молча берет его под руку. Он вздрагивает, словно пробужденный внезапно от сна, но тут же ласково улыбается ей.
– Читай, – говорит Ирина Львовна, увлекая его на лавочку под фонарем и подавая раскрытый на нужной странице дневник.
Он читает быстро, с застывшим выражением лица. Его классически правильные черты безмятежно спокойны, и лишь по чуть заметному подрагиванию век можно понять, насколько волнительно для него это чтение.
Дочитав, он бережно закрывает книгу и возвращает ее Ирине Львовне.
– Да, – говорит он после долгой паузы, – ты была права, а я ошибался. Ты выиграла. Чего же ты хочешь?
* * *
– Я – твой биограф. Не так ли?
Карл утвердительно склонил голову.
– И как твой биограф я должна, я просто обязана знать о тебе все…
– Ты и так знаешь обо мне все.
– Почти все. Я знаю, где и когда ты родился и вырос. Я вижу, пусть только внутренним взором, книжные полки в кабинете твоего деда-историка и белый рояль твоей бабушки, урожденной графини Елизаветы Безуховой.
Я могу проследить весь твой путь: от музея древностей в Цюрихе, где ты в тринадцать лет влюбился в портрет Дамы в сером кисти Альбрехта Дюрера, до одной провинциальной школы в России, где ты тридцать лет спустя встретил оригинал. Точнее сказать, пра-пра-пра… и так далее, внучку оригинала. Нашу Аделаиду Максимовну.
Я знаю обо всем, что происходило с тобой до этой встречи и после.
Я даже знаю, сколько шрамов на твоем теле. О происхождении каждого их них можно смело писать отдельный роман. Особенно о первом, на шее, который оставил нож твоего индейского друга и по совместительству брата твоей первой жены.
И о последнем – от удаленного три года назад аппендикса.
В нем не было бы ничего особенного, в этом последнем шраме, если бы он появился в больнице. Но он появился в пещере одного тибетского шамана, на высоте шести тысяч метров, и при операции шаману ассистировала его семнадцатилетняя дочь, дрожавшая от любви и страха за твою жизнь…
Карл отвел глаза и вздохнул.
– Итак, я действительно знаю многое. Кроме одного. Самого главного. Того, без чего все остальные мои знания неполны и даже бессмысленны…
Карл недоумевающе глянул на нее.
– Я не знаю, каков ты в любви…
Ей удалось произнести эти слова довольно спокойным тоном, без вздохов, всхлипов и падения ему на грудь. Ей удалось даже усмехнуться про себя от мысли, что она, должно быть, единственная женщина, просящая любви с применением логических аргументов.
– Подожди, не отвечай сразу, выслушай! С тех пор как я увидела тебя, все остальные мужчины просто-напросто перестали для меня существовать. Я уже не смогу быть близкой ни с кем, кроме тебя. Разве человек, увидевший на своем пути хрустальный родник, станет пить из лужи? Да он лучше умрет от жажды, даже если этот родник останется для него недоступным…
«Так, – снова отметила про себя Ирина Львовна, – немного шантажа тоже не помешает».
– Для меня нет никого, кроме тебя. Ты – единственный свет и радость моей жизни! Ты озарил мой путь и сделал мою жизнь осмысленной!
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
