— Ну что, бойцы, мы сегодня собрались, можно сказать, на праздник, праздник русской поэзии. Праздник народного творчества. Вашего творчества. Не слышу аплодисментов, Пушкины вы мои!
Раздалась дружная овация, кто-то даже почему-то крикнул не совсем уместное:
— Браво!
На столе перед выступающим гордо возвышался лоток пирожных, с утра приобретенных зампотылом, и ящик лимонада. Из общественных денег капитан Сидорчук, естественно, тиснул пару-тройку засаленных десяток. Натуру, как известно из научной литературы, воспитанием не перешибешь.
Выступив, Павелецкий покинул столовую, его призвали более важные дела. Типа шарахнуть с военным комендантом по соточке за победу русского оружия над супостатами. Валерий Петрович, отметив его уход общим вставанием, продолжил мероприятие:
— Начинаем наш поэтический конкурс. Представлять жюри не нужно, я думаю, что все вы уже давно знаете начальника штаба подполковника Сомова, подполковника Бодрова, начальника криминальной милиции Сергея Дмитриевича Милова и меня. Я являюсь председателем жюри. Отводы по членам жюри имеются?.. Ну что ж, начнем. Первым слово предоставляется, как всегда, первому взводу. Читайте ваше произведение.
— А почему нам?
— Почему не третьему сначала, ведь в Писании сказано: «И последние станут первыми…»
Замполит решил прекратить демократию:
— Цыц всем! Я сказал первый взвод, значит, точка. Кто готов читать ваш стих?
В зале повисло минутное молчание. Затем поднялся Переверзев и, неся перед собой помятый листок стандартной бумаги, вышел к столу с призом. Он повертел перед глазами этот листок и неуверенно произнес:
— Мы тут с ребятами сочинили, в общем, слушайте… Стихотворение без названия: —
Я снова на Кавказе,
Бок греет пистолет —
Корявейшая фраза,
Другой на сердце нет.
Посты сходил, проверил,
Стою себе, курю.
Смотрю, в гнезде над дверью
Не спится воробью.
Он с лихостью чеченской
Дает разгон семье
И яростью вселенской
Надоедает мне.
Враз из гнезда под крышей
Казармы боевой
Птенец сорвался, слышишь,
В асфальт вниз головой.
И голенькое тело
Раздавлено бойцом.
Но воробьи, вот дело,
Не бились над птенцом.
Вдруг мысль пробила сердце,
Что жалко мне его,
А вот убить чеченца
Не стоит ничего.
С тех пор как из конверта
Ко мне приходит в сны
Та маленькая жертва
Той маленькой войны.
Хотя Переверзев читал не очень складно, все равно всем очень понравилось. В зале состоялось живое обсуждение, особенно про то, что, действительно, птичку жальче. Раздались бурные аплодисменты. Переверзев по-клоунски раскланялся и сел на свое место под крики:
— Молодец!
— Просто поэт Незнайка…
Майор Вихров поднял обе ладони вверх:
— Все, тихо! Жюри поставит свои оценки. А сюда приглашается представитель второго взвода. Итак, кто смел?
Из зала поднялся Пуртов, он по обыкновению краснел, как красна девица, шел к эшафоту запинаясь, под поддерживающие крики однополчан, типа:
— Давай, Мотыль!
— Не опозорь провинцию…
Он тоже развернул перед собой не менее мятый листок бумаги и заговорил:
— Мы тоже сочиняли коллективно, как уж получилось, но нам самим очень понравилось. — И стал читать:
Любовью к России я болен смертельно,
Затем и приехал сюда на Кавказ,
И целых полгода с семьею раздельно
Жду дня, как уволен я буду в запас.
По сопкам в простреленной езжу машине,
В том кресле, где кровью товарищ истек
Сижу и думкую я о батькивщине,
Что щедрой рукой мне отмерила срок.
Два сына, две кровенки, снятся ночами.
Жена подает приготовленный ланч.
От этого в сердце клокочет цунами,
И хочется выпить, хоть смейся, хоть плачь!
Цена операций есть жизнь подчиненных,
Там сверху «виднее», кто нужен, кто нет.
По сопкам метутся в броне облегченной
Бойцы, тратя в воздух свой боекомплект.
А враг незаметен, он ставит «растяжки»,
Он подло стреляет в ночной тишине,
Как злая чеченка раздвинула ляжки,
Солдатиков СПИДом одарит вполне.
Чем больше их будет, тем «дырка» шахидки
Сработала лучше гранаты ручной.
Ведь русского грохнуть, хоть с первой попытки,
Во благо Аллаху хоть и со второй.
Я целых полгода с семьею раздельно
Жду дня, как уволен я буду в запас.
Любовью к России я болен смертельно,
Затем и приехал с войной на Кавказ.
Сила поэзии, свалившаяся на головы милиционеров, была столь велика, что длительное молчание не прерывал даже ведущий. Однако, осмыслив и переварив сказанное, бойцы вскоре зааплодировали и заорали:
— Классно, мужики!
Нашлось место и скрипучему голоску скептицизма:
— А вы не из книжки стих списали?
Но этот глас Фомы неверующего тут же потонул в общем гвалте одобрения выступившего со стихами Пуртова. За судейским столом посовещались, пошелестели бумажками, ставя оценки. Было видно, что и Сомов, и Бодров, и Милов очень довольны происходящим. Замполит поднялся из-за стола:
— Молодцы, молодцы, но не надо забывать, что наш поэтический турнир еще не окончен. Слово предоставляется третьему взводу.
Воронин направился к месту выступления, держа в руках гитару. Когда все оппоненты поняли, что он собирается петь, раздались возмущенные выкрики:
— Так нечестно.
— Мы так не договаривались…
Пришлось Вихрову снова подниматься и успокаивать народ:
— Тише, тише. Сначала послушаем, что нам приготовил третий взвод, а потом, я вас уверяю, жюри разберется и вынесет правильное решение.
В зале постепенно утихли. Воронин сел на подставленный ему стул и хрипловато запел под три блатных аккорда:
Вокруг нас сопки все в цвету,
А мы от родины вдали,
И с автоматом на посту
Стоим и в Грозном и в Шали.
Пусть меня броник сбережет
И каска-сфера охранит,
Я буду дембелем сражен —
Не врет, похоже, замполит.
