Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
— В новую часть, в 51 — ю гвардейскую СД, на Прибалтийский фронт, под Невель. Только прибыл туда, как сразу попал на показательный расстрел троих дезертиров с поля боя. И снова на передовую, безвылазно. То в стрелковом батальоне, то, видят, что молодой и здоровый, отправляют в роту автоматчиков, потом опять в стрелковую роту. Оттуда, как молодого и опытного солдата, забирают в лыжный батальон дивизии.
После гибели лыжбата меня опять направляют в простые стрелки.
Беспрерывные бои, всех перебьют, все полки дивизии из-за тяжелых потерь сводят в один, и опять: бои, бои, бои… И не убивают меня и не ранят, какой-то замкнутый круг…
Я так измучился и устал от окопной жизни, что чувствовал, что скоро сдохну от постоянной грязи, вшей и голода, даже немецкую пулю на меня тратить не надо. Передовая высасывала из человека все жизненные соки. Постоянное ожидание своей смерти… Апатия от безысходности, инстинкт самосохранения исчезал — убьют, да и черт с ним, лишь бы поскорей, поскольку нет больше сил терпеть все эти страдания и лишения.
Иногда всего лишь сутки отдыха возрождали человека к жизни. Зимой как-то заняли позиции, которые со всех сторон простреливали немецкие снайперы. Силы на исходе. Ротный приказывает отнести комбату донесение. Добрался до штаба батальона: теплая хата, народу битком, комбат заседает с офицерами, что-то там решают. Комбат мне: «Лезь на печку, погрейся, пока я ответ напишу». Вокруг комбата «жизнь кипит», в комнату заходят люди, а мне так хорошо на печи, даже валенки не снял, согрелся, давно в тепле не был, меня разморило. Комбат на меня ноль внимания… Я заснул, проснулся — уже утро. Комбат меня увидел: «Эх, боец, а я про тебя забыл. Ладно, отдыхай до вечера, днем тебе к роте все равно не пройти». Покормили меня горячим. И когда ночью вернулся в роту, то чувствовал себя как заново родившийся. Сутки отдыха — и уже нет никакой тоски и депрессии, а только одно желание — снова воевать и убивать врагов…
— А как погиб лыжный батальон 51-й Гвардейской СД?
— Лыжбат был сформирован в дивизии осенью 1943 года в Белоруссии.
Я попал в роту старшего лейтенанта Астахова.
В один из январских дней нам передали приказ — встать на лыжи и преследовать отступающего противника, не давая ему нигде закрепиться, мы должны были захватить рубеж, перерезать железную дорогу на Ленинград и продержаться до подхода своих частей. На выполнение задания отводились одни сутки.
Пошли ночью, налегке, в одних ватниках.
Лыжи негодные, без металлических креплений, многие падали на спусках.
У многих из нас, после того как нам объявили задачу батальона и маршрут движения, появилось ощущение, что это задание гибельное и назад мы уже не вернемся.
За нами наступал 156-й Гвардейский СП, который был обязан, после того как мы захватим «железку», нас поддержать. Но полк этого не сделал. Дорога, по которой шел полк, была заминирована противотанковыми минами, техника и орудия остановились, не решаясь на дальнейшее продвижение, почему-то полковые саперы не стали разминировать дорогу, и стрелковые батальоны 156-го СП, пройдя немного вперед, в итоге также встали на месте, и полк бросил лыжбат на произвол судьбы, наблюдая издалека, как немцы добивают окруженных лыжников.
Но об этом я узнал много позже… А в то утро произошло следующее.
Заходим в деревню, зажатую с двух сторон холмами, внешне это выглядело как «подкова». Деревня эта называлась Климово, и находилась она в восьми километрах от станции Новосокольники. На рассвете немцы перешли в контратаку и выбили нас из деревни, окружили и рассеяли наш батальон, уничтожили его по частям. Группа примерно из тридцати человек, отстреливаясь от окружающих нас немцев, отошла в какой-то вырытый капонир, мы забились в него, было так тесно, что меня, стоящего с края, плотно прижало к стене. Немцы не стали с нами долго возиться и забросали сверху нашу группу гранатами. Я почувствовал удар в ногу, и вроде все, больше меня осколки не задели. Но все остальные были убиты… Когда немцы отошли от этого капонира, среди нашей груды тел раздался голос. Живым остался еще один боец, ему оторвало стопу ноги, и она висела у него на сухожилиях. Он, без стонов, попросил меня, чтобы я ему ногу отрезал, я не захотел, и тогда он сам, финкой, перерезал сухожилия.
Я забинтовал его. Выползли из капонира, а немцы уже впереди нас окопались. Ждали ночи. Выползали к своим с ним вдвоем, но сколько мы, раненые, могли проползти, метр в час? Было очень холодно. Я держал гранату с вырванной чекой в рукавице, и когда мы подползли к немецкой линии, то хотел уже взрываться, но нам посчастливилось проскользнуть мимо двух немецких пулеметных точек на «нейтралку».
Я чувствую, что уже нет сил сжимать гранату в руке, и бросил ее прямо в пулеметную точку. Немцы стали стрелять наугад, мой товарищ пополз в одну сторону, я — в другую. Слышу, как немцы между собой говорят на «нейтралке», что никого нет.
Они ушли, а я пополз дальше, к своим, и добрался до наших на участке 156-го СП.
Нога синяя, распухшая, раны не видно. Утром пришел капитан — «особист» и допрашивал меня три часа подряд. Но больше меня смершевцы не тронули. (После войны, в начале шестидесятых годов, я столкнулся с этим «особистом» в Риге, в милиции, куда пришел за какой-то справкой. Спросил его: «Вы в 51 — й гвардейской служили?» — «Да». И я напомнил ему обстоятельства «нашего знакомства».)
Всего из лыжбата дивизии выбралось к своим только 13 человек.
Остальные — или погибли, или попали в плен…
Гибель товарищей по лыжному батальону никогда не давала мне покоя, все произошедшее в то утро постоянно возвращалось ко мне, и я решил, что волею случая остался жив только для того, чтобы узнать, как все случилось на самом деле.
После войны я написал письмо в военкомат в Новосокольники, но военком мне ответил, что такой деревни в районе нет и ни о каком лыжбате он не слышал.
Я не успокоился, снова послал письмо в район, и пришел ответ из села Окни, от председателя колхоза, который сообщил, что деревушка Климово после войны слилась с деревней Окни в один населенный пункт и что погибшему лыжбату поставлен памятник…
— С «особистами» на фронте еще сталкиваться лично приходилось?
— Да. Один раз, в конце сорок второго года, они пришли меня арестовывать.
Мы наступали, и наши тылы безнадежно отстали, застряли на занесенных снегом дорогах. Лошади, тянувшие повозки и сани с боеприпасами и провиантом, стали дохнуть с голоду, так роты поочередно снимали с передовой и заставляли бойцов в ближнем тылу голыми руками рыть снег и искать под ним фураж. Я возмутился вслух. Уже через час за мной пришли два «особиста», как они выразились — «за моим длинным языком».
Я им говорю, что на «нейтралке» гниют две огромные скирды сена, а нас снимают с передовой и заставляют черт знает чем заниматься. Особисты: «Где ты видел скирды?» — «Напротив позиций нашей роты». — «Покажи», — смотрят в бинокль. — «А притащить можно?» — «Да, там дорога рядом». — «А ты готов пойти?» — «Так точно».
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
