Книга Страх и отвращение в Лас-Вегасе - Хантер С. Томпсон

Только блуждая в аэропорту, я вдруг обнаружил, что все еще ношу свое полицейское удостоверение — плоскую прямоугольную оранжевую карточку, покрытую пластиком, на которой было написано: «Рауль Дьюк, следователь по особым делам, Лос-Анджелес». Я увидел ее в зеркало у писсуара.

«Немедленно избавиться от этой штуки, — подумал я. — Сорвать ее ко всем чертям». Тусовка закончилась… и эта фишка теперь ровным счетом ничего не значила. По крайней мере, для меня. И, конечно, для моего адвоката, — у которого тоже была такая карточка — но сейчас он уже вернулся в Малибу и нянчился со своими параноидальными злобными клиентами.

Это оказалось напрасной потерей времени, хуевым времяпрепровождением, которое было лишь — чисто ретроспективно — дешевым оправданием для тысячи легавых, проведших несколько дней в Лас-Вегасе и предъявивших счет налогоплательщикам. Никто ничему не научился, — или хотя бы ничему новому. За исключением, пожалуй, меня… и все, что я усвоил: Национальная Ассоциация Окружных Прокуроров на десять лет отстала от суровой правды и грубых кинетических реалий того, что они только сейчас научились называть «наркотической культурой», в омерзительный год Господа Нашего, 1971-й.

Они по-прежнему выжимали из налогоплательщиков тысячи долларов, чтобы клепать фильмы «об опасностях ЛСД», в то время, когда кислоту стали повсюду называть «студебеккером наркорынка» — это было понятно всем, кроме легавых; популярность психоделиков упала так круто, что большинство основных дилеров уже не толкали качественную кислоту и мескалин, за исключением услуг особо важным клиентам: в основном, пресыщенным наркодилетантам под тридцатник, таким, как я и мой адвокат…

Большой рынок в наши дни заполнили дауны. Красные и смэк — секонал и герой» — и адское снадобье хуевой выращенной на дому травы, опрысканной всем: от мышьяка до лошадиных транквилизаторов. Сегодня продается то, что Вырубает Тебя на Хуй, — всякие короткие замыкания твоего мозга, притупляющие его как можно дольше. Рынок гетто пышным цветом расцвел на окраинах. Городские вовсю перешли к иньекциям в мышцу или даже по вене… и на каждого бывшего спид-фрика, которого в качестве утешения прибило к гере, приходится до 200 подростков, подсевших на нее прямо с Секонала. Они никогда даже не парились пробовать спид.

Стимуляторы больше не в моде. Метедрин на рынке 1971 года почти такая же редкость, как чистая кислота или ДМТ. «Расширение сознания» отправилось в отставку с Эл-Би-Джеем… и уместно заметить, что дауны появились вместе с Никсоном.

Прихрамывая, я забрался в самолет без особых проблем, не считая волны уродливых вибраций — от других пассажиров… Но мою башню к тому времени сорвадо уже настолько, что я бы не удивился, если бы забрался на борт голый, покрытый гнойными сифилитическими бубонами. И выпихнуть меня отсюда понадобится чудовищная физическая сила. Я вышел так далеко за пределы простой усталости, что начал ощущать себя прекрасно приспособленным к идее перманентной истерии. Легкое недопонимание между мной и стюардессой могло заставить меня расплакаться или сойти с ума…. и эта женщина тонко прочувствовала ситуацию, потому что обращалась со мной очень вежливо.

Когда я захотел добавить кубики льда в мою «Кроваую Мэри», она их очень быстро принесла… а когда у меня кончились сигареты, она дала мне пачку из своей собственной сумочки. Она занервничала лишь однажды, когда я достал из сумки грейпфрут и начал резать его охотничьим ножом. Я заметил что она очень внимательно за мной наблюдает, и попытался обратить все в шутку. «Никогда не путешествую без грейпфрутов, — сказал я. — А достать по-настоящему хороший трудно, пока вы не разбогатеете».

Она кивнула.

Я снова одарил ее гримасой-улыбкой, но было трудно понять, о чем она думает. «Вполне вероятно, — заключил я, — что она уже решила высадить меня из самолета в клетке, когда мы прибудем в Денвер». Я испытующе посмотрел ей прямо в тлаза, но она держала себя под контролем.

Я спал, когда наш самолет пошел на посадку, но толчок от приземления тут же вырвал меня из объятий гипноза. Я глянул в окно и увидел Скалистые Горы. «Какого хуя я здесь делаю?» — удивился я. — Какая-то нелепица». Я решил поскорее позвонить моему адвокату и заставить его выслать мне немного денег, чтобы купить огромного добермана-альбиноса. Денвер — национальная расчетная палата по краденым Доберманам; они поступают сюда со всей страны.

Раз уж я оказался здесь, почему бы не обзавестись заодно и злой собакой? Но сначала найти что-то для успокоения моих нервов. И тут же, как только приземлился самолет, я помчался по коридору в аптеку аэропорта и спросил у продавщицы коробку амилнитрата.

Она засуетилась и отрицательно покачала головой:

— Нет, нет. Я не могу продавать такие вещи без рецептов.

— Знаю, — сказал я. — Но, видите ли, я — доктор. Мне не нужен рецепт.

Продавщица все еще колебалась.

— Ну-у… а вы можете показать мне свое удостоверение? — промычала она.

— Конечно. — И я распахнул свой бумажник, дав ей полюбоваться полицейским значком, пока шарил по отделениям. Наконец, я обнаружил свою льготную карточку священника, согласно которой я был доктором богословия, и, соответственно, главой Церкви Новой Истины.

Продавщица внимательно ее исследовала, затем вернула обратно. Я почувствовал как в ее манерах появилось должное уважение. Ее глаза потеплели. Она, казалось, хотела до меня дотронуться.

— Надеюсь, вы извините меня, доктор, — сказала она с приятной улыбкой. — Но я обязана спрашивать. У нас здесь по округе шатаются самые настоящие фрики. Всякие разные опасные наркоманы. Вы никогда бы не поверили…

— Не беспокойтесь. Я все прекрасно понимаю, но у меня плохое сердце, и я надеялся…

— Ну конечно же! — воскликнула она, и в считанные секунды вернулась с десятком ампул. Я заплатил ей, не поддавшись соблазну использовать чековую книжку. Затем открыл коробку и прямо перед ней немедленно взломал одну ампулу под своим носом.

— Благодарите бога, что у вас молодое и сильное сердце. Если бы я был на вашем месте, я бы никогда… ах… срань господня!.. что? Да, а сейчас вы должны меня извинить, меня накрыло.

Я повернулся и, пошатываясь, взял курс по направлению к бару.

— Да пребудет с вами Господь, свиньи! — заорал я двум морским пехотинцам, заходящим в мужской туалет.

Они посмотрели на меня, но ничего не сказали. К тому времени я уже хохотал как безумный. Но это без разницы. Я был просто еще одним охуевшим духовным лицом, с больным сердцем… Черт, да они с удовольствием проводят меня до «Дворца Брауна». Я отправил в свою топку еще одну ампулу амила, и когда зашел в бар, мое сердце переполняло безудержное веселье. Я чувствовал себя как монстрообразная реинкарнация Горацио Элджера… Человеком, способным на поступок, и просто достаточно больным, чтобы быть абсолютно уверенным в себе.