— Именно это я и хочу сказать. По-твоему, старая больная женщина должна крутиться перед тобой до утра?
— Жаль. Я только начал получать удовольствие.
— Иногда до тебя доходит, как до жирафа, ты это знаешь?
— Возможно. В сложных материях я разбираюсь довольно неплохо, а вот с простыми бывает затык.
— К примеру, снять с девушки платье. Если ты будешь долго собираться, я сделаю это сама, но ты много потеряешь.
— Это точно. Тем более дело, по-моему, нехитрое. Ни пуговиц, ни крючочков, ни молнии. Потянуть снизу вверх — и все дела.
— Или сверху вниз. Выбор за вами, мистер Сакс. Через несколько мгновений платье валялось на полу.
В том, как Лилиан на него набросилась, было сочетание неистовства и игры. Она словно совершала короткие набеги на врага, и, надо сказать, враг сразу сдался на милость победителя. Сакс знал, что она навеселе, но даже если дело было только в этом, в градусах, да еще, возможно, в скуке, он не возражал. Другого такого случая, скорее всего, больше не представится, и после четырех недель бесплодного ожидания чуда он не собирался упускать свой шанс.
Они занялись любовью на диване, а продолжили в спальне. Даже после того как алкоголь перестал действовать, пыла у нее не убавилось — Лилиан отдавалась ему с таким самозабвением и внутренней сосредоточенностью, что если у него и были какие-то сомнения в ее искренности, они должны были рассеяться. Она его выпотрошила, разобрала по косточкам. Но это еще не самое удивительное. Проснувшись наутро и обнаружив, что лежат в одной постели, они занялись тем же, и в какой-то момент, когда первые лучи солнца еще не дотягивались до самых темных углов, Лилиан сказала, что любит его, и ее глаза не обманывали.
Он гадал, чем была вызвана такая метаморфоза, но спросить прямо не решался, просто молча принял как данность. Его подхватила волна невыразимого блаженства, а куда она понесла, не суть важно. В одну ночь они с Лилиан стали парой. Она снова занялась домом и вспомнила про материнские обязанности. Теперь она постоянно была рядом, и в ее взгляде он читал слова, услышанные от нее в их первую ночь. Миновала неделя, и с каждым днем крепла его уверенность в том, что это всерьез и надолго. Он устроил для нее настоящие загулы по магазинам — платья и туфли, шелковое белье, рубиновые серьги, жемчужное ожерелье. Они кутили в дорогих ресторанах, болтали обо всем подряд, строили планы и трахались до полного изнеможения. Так хорошо просто не бывает, но он уже не соображал, как должно быть. Если на то пошло, он вообще ничего не соображал.
Трудно сказать, как долго это могло бы продолжаться. Если бы речь шла только о них двоих, возможно, из этой гремучей смеси, из этой вулканической лавы, несмотря ни на что, и вышло бы нечто путное. Возможно, на новом месте они смогли бы начать новую жизнь. Однако вмешались другие реалии. И двух медовых недель не прошло, как набежали первые тучки. Любовь любовью, но они нарушили семейное равновесие, отчего пятилетняя Мария была не в восторге. Хотя она снова обрела мать, зато потеряла лучшего друга, а в таком возрасте это равносильно крушению целого мира. Почти месяц они с Саксом прожили в своем маленьком раю. Она была его единственной и неповторимой, он нежил и баловал ее, как никто и никогда. И вдруг, без всякого предупреждения, ее бросили. Он перебрался в мамину постель и, вместо того чтобы проводить с ней, Марией, все свое время, пропадал неизвестно где, а ее оставлял на каких-то беби-ситтеров. Она не могла простить матери, что та вклинилась между ними, и не могла простить Саксу его измены. В общем, через три или четыре недели такой жизни ласковый и отзывчивый ребенок превратился в маленького тирана, поминутно закатывающего истерики со слезами.
В воскресенье утром Сакс предложил по-семейному провести день в Розарии.[22]В кои-то веки Мария пребывала в хорошем расположении духа. Лилиан положила в багажник старое стеганое одеяло, и они отправились в другой конец города. Поначалу все шло отлично. Пока утренний туман рассеивался, Сакс с Лилиан валялись на одеяле, а девочка мирно устроилась на качелях. Даже когда через какое-то время она сорвалась с «лианы» и в слезах прибежала к ним, казалось, не было серьезного повода для беспокойства. Лилиан прижала дочь к себе и с особой нежностью поцеловала красную метку на виске. Проверенное лекарство, подумал Сакс. Однако в данном случае оно не сработало. Хотя это была обычная царапина, Мария не успокаивалась, хуже, закатила такую истерику, что начала захлебываться. Лилиан, сохраняя спокойствие, снова прижала ее к себе, но девочка вырвалась с криком, что ей сделали больно, и со злостью оттолкнула мать. В глазах Лилиан промелькнула обида, а потом и гнев. Назревала война. Метрах в двадцати от них, на прогулочной дорожке, остановилась тележка мороженщика, и Сакс, пустив в ход свою самую любезную улыбку, спросил Марию: «Мисс, как насчет мороженого? Оно приятно остудит вашу светлость». Не дожидаясь ответа, он побежал к цветастому зонтику. Выбирать пришлось из шестнадцати сортов. Несколько растерявшись, он остановился на смеси фисташкового и тутти-фрутти. По крайней мере, название должно ее позабавить. Ничего подобного! Мария, по лицу которой продолжали течь слезы, хотя уже только ручейками, подозрительно посмотрела на зеленый шарик, потом осторожно надкусила и тут же выплюнула с такой гримасой, словно ее хотели отравить: «Фу!» Истерика вошла в новую фазу: девочка в ярости запустила мороженым в Сакса. На рубашке остались жирные следы. Лилиан подлетела к дочери и залепила ей пощечину.
— Мерзавка! — закричала она. — Неблагодарная свинья! Я тебя убью! Ты меня поняла? Убью на месте, и никто тебе не поможет!
Мария попятилась и не успела закрыться рукой, как получила еще одну увесистую оплеуху.
— Прекрати! — Голос Сакса задрожал от гнева. Он с трудом сдержался, чтобы не швырнуть Лилиан на землю. — Не смей трогать ребенка, слышишь?
— А вы кто такой, мистер? — вспыхнула она. — Это мой ребенок, и я буду делать с ним все, что сочту нужным!
— Не смей ее бить, я этого не позволю.
— Она получит по заслугам, а ты, умник, прикуси язык.
Дальше — больше. Минут десять они собачились, и, если бы не десяток людей вокруг, один бог знает, как далеко они бы зашли. В конце концов оба сумели взять себя в руки и даже поцеловались в знак примирения. Инцидент вроде был исчерпан. Они втроем сходили в кино, потом поужинали в китайском ресторане, потом вместе уложили Марию спать. Все худшее осталось позади. Но это им только казалось. На самом деле это было началом конца. До отъезда Сакса оставалось пять недель. От былой идиллии ничего не осталось.
* * *
16 января 1988 года перед зданием суда в городке Тернбулл, Огайо, взрывом бомбы была уничтожена небольшая статуя Свободы. Все сошлись на том, что это хулиганская выходка подростков, обычный акт вандализма без политической подоплеки, но, поскольку речь шла о национальном символе, средства массовой информации отреагировали на событие. Не прошло и недели, как при аналогичных обстоятельствах взлетела на воздух статуя Свободы в Данбурге, Пенсильвания. Небольшой взрыв среди ночи, никаких жертв. Неизвестно, стоял за этим один человек или вторая акция была просто копией первой — так называемое подражательное преступление. В тот момент общественность эти события не слишком взволновали, но известный сенатор от консервативной партии сделал публичное заявление, в котором осудил «эти безобразные выходки» и призвал виновных к порядку. «Это не смешно, — сказал сенатор. — Вы не просто уничтожили собственность, вы осквернили национальную реликвию. Американцы любят свою статую, и подобные „шутки“ не вызывают у них ничего, кроме возмущения».
