Вопреки ожиданию, противник оказался ниже ростом, но вместе с тем и проворней. Крутнувшись у Алека в руках, он неожиданно развернулся к нему лицом.
На принца смотрели распахнутые темно-карие глаза в обрамлении густых ресниц. Нет, это был вовсе не мужчина.
— Еще как полезно, — сказала девушка на прекрасном немецком. — Если только ты не хочешь, чтобы мы сейчас друг друга укокошили.
В живот Алеку упиралось что-то твердое, как оказалось, кончик ее ножа. Алек растерянно замер, не зная, как быть. И тут, гремя шкивами и цепями, вверх поползла дверь склада.
И Алек, и его грозная визави недоуменно посмотрели вверх, все так же не разжимая смертельного объятия. В дверях, широко улыбаясь, стоял Завен.
•ГЛАВА 26•
— Лучше бы ты дал мне его убить, — выговаривала Завену его дочь, когда они все вместе поднимались по просторной лестнице внутри складского помещения.
Существо из клетки отозвалось смешком.
— Ах, Лилит, — цокнув языком, печально заметил Завен, — ты вся в мать.
— Он разговаривал с репортером!
Все это Лилит произносила на немецком, видимо, специально, чтобы Алек понял. Он чувствовал себя неловко из-за того, что вынужден выслушивать угрозы девчонки, и потому, что принял ее за мужчину.
— Нене со мной согласится, — сказала Лилит, пронзая Алека ледяным взглядом. — Вот тогда мы и увидим, кому из нас бесполезно сопротивляться.
Он в ответ глянул на нее как на назойливого комара. Чтобы девчонка — и одержала над ним верх? Да ни в жизнь. Это все зверушка виновата: отвлекла в решающий момент. Пока они поднимались по этим нескончаемым пролетам, клетка болезненно оттягивала руку. Далеко еще там?
— Мистер Мэлоун передавал мне сообщение, — пояснил Алек, — от моего друга, который находится на «Левиафане». Про ваш комитет я ему решительно ничего не говорил!
— Может, и так, — не стала спорить Лилит. — Но я шла за тобой целый час, прежде чем ты меня заметил. Тупость может быть не менее гибельной, чем измена.
Алек мысленно вздохнул, в сотый раз жалея, что с ним сейчас нет Фольгера.
Завен лишь рассмеялся.
— Фу-ты ну-ты! Ничего удивительного нет в том, что вас, Алек, выследила моя дочь. Она истинный мастер перевоплощений! — Он стукнул себя в грудь. — Чья школа?! Дочери лишь самое лучшее!
— Это правда, тебя я не заметил, — признался Алек, оборачиваясь к Лилит. — А не выслеживал ли меня еще кто-нибудь?
— Нет. Я бы увидела.
— Прекрасно. А я, в свою очередь, не выдал вас тайной полиции султана, правда?
Лилит лишь хмыкнула, вырываясь вперед.
— Посмотрим, что скажет Нене.
— В любом случае, — сказал ей в спину Алек, — если меня схватят германцы, они по моему следу не пойдут. Я попросту исчезну.
— Надо будет иметь в виду, — буркнула, не оборачиваясь, Лилит.
Лестница все тянулась, смутно освещенная расположенными в пролетах решетчатыми окнами, пропускающими тусклый сероватый свет. Стоило подняться туда, куда не доставали пыль и выхлопы бесчисленных труб, и свет на лестнице сделался ярче. На угрюмых каменных стенах стали встречаться признаки человеческого жилья: здесь семейный портрет, там православный крест с наклонной перекладиной.
— Завен, — полюбопытствовал Алек, — вы здесь живете?
— Тоже мне чудо дедукции, — снова съязвила Лилит.
— Мы испокон века селились над своим семейным делом, — ответил Завен, останавливаясь перед двустворчатой деревянной дверью с затейливыми медными накладками. — Будь то шляпный магазин или механическая мастерская. А теперь, когда семейное дело у нас — революция, то мы и живем как раз над комитетом!
Алек невольно насторожился: что же это за комитет? Сам склад заполняла гулкая пустота; тусклая краска на стенах облупилась, ступени лестницы требуют ремонта.
Открывая двери, Завен сказал дочери:
— Дома никакой мне маскировки.
Лилит недовольно зыркнула, но стянула через голову свою бедуинскую хламиду. Под ней оказалось роскошное платье из красного шелка, длиной почти до пола.
Алек еще раз невольно отметил, какие у Лилит прекрасные карие глаза и какая она вообще красавица. Надо же быть таким идиотом, чтобы принять ее за мужика.
За створками дверей их встретило настоящее буйство красок. Диваны и кресла в представших взгляду апартаментах были покрыты яркими шелками, абажуры электрических ламп украшены полупрозрачными ромбами всех цветов радуги. Пол устилал большущий персидский ковер с геометрическим орнаментом оттенков осенней листвы. Льющийся с просторного балкона солнечный свет делал это пестроцветие еще ярче и праздничней, хотя было видно, что мебель здесь не новая, а ковер местами изрядно потерт.
— Весьма уютно, — оглядевшись, сказал Алек, — для революции.
— Стараемся, — ответил Завен, оглядывая комнату почему-то с печальным видом. — Добрый хозяин предложил бы вначале чаю. А у нас, видать, опоздавших не угощают.
— Нене не любит, когда заставляют ждать, — пояснила теперь уже Лилит.
Алек одернул сюртук. Нене тут, очевидно, главный: перед ним следует выглядеть достойно.
Вслед за хозяевами Алек прошел к еще одним дверям. Лилит осторожно постучала и, не дождавшись ответа, распахнула створки. В отличие от внешних апартаментов эта комната была темной, пропахшей тяжелой смесью ладана и пыльных ковров. Единственная, старомодного вида масляная лампа заливала все убранство комнаты тусклым винно-красным светом. В полумраке мягко сияли трубки десятка беспроводных приемников, а воздух наполнял писк морзянки.
У дальней стены возвышалась большущая кровать с балдахином и москитной сеткой, стоящая на подпорках, обтянутых морщинистой кожей, словно ноги какой-то рептилии. За сеткой виднелась маленькая сухонькая фигурка, завернутая в белые простыни. Глаза остро блеснули из-под седых косм.
— Так это и есть ваш немецкий мальчик? — раздался скрипучий голос. — Тот, которого вы спасли от германцев?
— Он австриец, — аккуратно поправил Завен. — Хотя да, мама, он все равно жестянщик.
— И шпион, Нене, — не преминула добавить Лилит, наклоняясь, чтобы поцеловать старушку в лоб. — Я видела, как он, прежде чем сюда направиться, разговаривал с репортером.
Алек медленно выдохнул. Получается, вселяющая благоговейный ужас Нене просто мать Завена? И весь этот пресловутый комитет не более чем хобби одной эксцентричной семейки?
