Ксения сделала паузу, одним глотком осушила остывший чай, задумалась и налила Кириллу и себе еще.
– Аделина замуж вышла в двадцать два года. К тому времени родители поняли, что толку из нее не будет. Пристраивали они ее без конца на работу, но она нигде дольше месяца не работала. Утверждала, что больна, что не выдерживает нагрузки, а на самом деле дурака валяла. Ну, родители ее от греха и выдали замуж.
Муж Аделине достался – чистое золото. Богатый, умный, а на Аделькины выходки смотрел сквозь пальцы. В его доме ей работать не нужно было. Там и кухарка была и горничная, все как в лучших домах Лондона. Она почти сразу и родила двойняшек – Богдана и Милену.
– Я сначала не подозревал, что они двойняшки, – произнес Миронов. – Они так непохожи.
– Почему непохожи? Очень много общего. Правда, Богдан больше на мать похож, а вот Милена в отца пошла.
– У вас есть семейные фотографии? – осведомился Кирилл.
– Сейчас принесу.
Ксения вышла из комнаты и спустя пару минут вынесла несколько фотоальбомов. Некоторые из них были довольно старыми, еще советских времен, в альбомы такие фотографии вклеивали. Другие были яркими, разноцветными, купленными уже недавно. Кирилл начал просмотр со старых. Там, на этих серых фото, Аделина была чертовски хороша. Рядом с ней иногда стояла угрюмая бука Ксения. Потом пошли свадебные фото Аделины. Рядом с ней стоял красивый мужчина лет сорока. Через несколько страниц, на руках Аделины появились два младенца.
– Муж то Аделины ее на двадцать лет старше был. Она с ним как сыр в масле прожила двенадцать лет, а потом он разбился на самолете. Говорят, самолет прямо в тайгу упал. Стас, муж ее, начальником был крупным при горкоме партии, все по золотым приискам разъезжал. Деньги лопатой греб, предприимчивый мужик был. А эта вертихвостка даже не слишком опечалилась сначала. Умер и умер, что тут поделать. А вот через пару лет…
Кирилл отложил старый альбом и принялся за тот, что был посвежее. Здесь на фотографиях Аделина попадалась чуть реже и выглядела не в пример хуже.
– Денежки-то Стас немаленькие отложил, да только Аделина за год их и профукала. Она же меры ни в чем не знала. На руках – ни работы, ни профессии какой завалящей. А она все пиры закатывала, да дружкам с подругами деньги совала. Говорила я, нужна ты им, пока платишь за них, да только разве она меня когда слушала? Ну, а тут путч, инфляция, деньги то все и сгорели! Когда капиталы муженька подошли к концу, Аделька ненадолго задумалась. Кушать-то хотелось. Пришла она как-то ко мне, занять денег, говорит, детям к школе обувь купить, да форму школьную. Я, дура, заняла, так она в тот же день себе новое платье купила, а остатки на цепочку потратила. Богдан с Миленой к тому времени уже большие были, им по тринадцать лет исполнилось. Я как-то встретила их – как оборванцы шли. У обоих одежка едва локти прикрывала, башмаки разбитые. Я полетела к этой кретинке, отругала ее, да что толку. Деньги она мне, естественно, не вернула. Потом еще приходила, да только я больше ей в долг не давала. Пару раз покупала ребятишкам одежду, да сладости тайком совала. Аделина меня все совестить пыталась, мол, живешь, как у Христа за пазухой, детей нет, мужиков меняешь, так хоть бы бедным сиротам помогала. Детей мне правда жалко было, но я уперлась, думала, может за ум возьмется, работать пойдет. Да где там! Милена с Богданом по помойкам бутылки собирали, с детьми чужими сидели, школу каждый год красили. Богдана даже как-то прямо с улицы в больницу увезли, приступ сердечный случился. Я уже тогда поняла, что с ребятами не все в порядке. Если Богдан какие-то чувства человеческие сохранял, то Милена их навсегда потеряла. А что ей было делать, если жрать постоянно хочется, а подружки над ней смеются, да заплатанными платьями в лицо тычут. Мне иной раз в ее компании находится страшно было. Милена всегда неласковая была, а в те годы и вовсе с камнем в груди ходила. Правда, ребенок все-таки, не выдерживала иногда. Зайдет ко мне после школы, кошку обнимет, и плачет. У меня кошка за полчаса чувствовала, когда Милена придет, у порога ждала. Ни к кому больше не подходила, словно Милена ее мясом кормила.
А потом Аделька мужика встретила на беду ребятам. Я, поначалу, думала, теперь все в порядке будет. Мужик видный, богатый, где Аделина только его нашла? Зажили они по-старому, да только ребята все чаще на улице время проводили. Я даже думала, что он бьет их, да только все еще хуже оказалось потом.
Аделька в больницу загремела, почки вдруг отказали. Нужна операция была, да лекарства, а у меня, как на грех, тогда ни копейки не было. Я все в товар вложила, а меня какие-то гады обокрали. А я еще и в долг деньги взяла, счетчик капает. Ничем я сестре помочь не могла, да и не знала я, что там творится. Поругались мы как раз накануне, я ходить к ним перестала, а она детям запретила ко мне соваться. Словом, сделали Аделине операцию, но ей лекарства нужны были импортные, дорогие. Аделька после операции совсем другая стала, тощенькая, страшненькая. На такую мужики не бросаются. Тут отчим-то собрал ребят вместе и сказал: так, мол, и так, мать ваша без лекарств этих умрет, а мне на нее деньги тратить резона нет, я молодую найду да здоровую. Короче, выбирайте, говорит, или-или…
Ксения замолчала. Из уголков ее глаз покатились горючие слезы. Она по-простецки смахнула их рукой.
– Он сделал Милену своей любовницей? – тихо спросил Кирил.
– Если бы только так. Он с обоими спал, выродок, чтоб ему на том свете черти всю душу выжгли! Он и Богдана развратил, и Милене всю душу исковеркал. То ее на ночь с собой брал, то Богдана, а то обоих заставлял его ублажать. Два года это продолжалось. Я и знать ничего не знала, пока Богдан с выпускного приплелся, пьяный вдрызг. Я ему, домой иди, родители ждут, волнуются, а он расплакался и все мне рассказал. Я поверить своим ушам не могла. Потом Милена явилась, я давай ее выпытывать, а она как партизан молчит. Потом тоже разревелась, рассказала, что этот подонок с ними творит. Я не выдержала, и полетела к этим сволочам. Прибежала и все Аделине вывалила а она…
Ксения порывисто поднялась и вышла из комнаты. Когда она вернулась, за ней незримым шлейфом тянулся запах валерианки.
– Аделина сразу за сердце схватилась. Я даже посмеялась, мол, все в игры играешь, когда тут этот упырь из детей соки пьет. Пригрозила, чтобы он в покое их оставил, а то в милицию заявлю. Он ни слова мне не сказал, молча собрался и ушел. Я тоже домой пошла. Милена и Богдан у меня остались ночевать, а утром домой вернулись. Через полчаса прибегают – мать, говорят, умерла. Я в шоке, у Богдана истерика, Милена как статуя замороженная. Я туда, а Аделька лежит на полу лицом вниз. Когда ее хоронили, у нее все лицо синее было, да очками его как-то перекосило, она же на них лежала. Их так в нее вдавило, что череп деформировался. В гробу лежала старуха-старухой, даже в морге ничего сделать не смогли. Виктор-то, муж ее, сразу сбежал, хоронили Аделину без него. Боялся видать, что в милицию заявим, да только такой позор не каждый на люди вынесет. Милена и Богдан квартиру обменяли с моей помощью, да в другой район переехали. С тех пор я их редко видела.
