Все было хорошо до тех пор, пока мне не пришлось открыть свой кошелек: у господина закончились деньги, и он попросил у меня взаймы. Он сказал, что его чековая книжка осталась в комоде, ключ от которого забрала жена, и умолял меня дать ему несколько сотен франков, обещая – конечно же! – их вернуть. Кроме того, поскольку он уехал из дому, не успев ничего взять с собой, ему потребовались также деньги на белье, галстуки и ботинки. Еще я оплатила счет сапожника. Хотя я очень старалась поверить словам прекрасного Андре, ему не удалось меня убедить. На следующий день он предложил купить автомобиль, чтобы продолжить наше бегство. Я ответила, что подумаю об этом, но вскоре решила вернуться в Париж. Через два дня Андре позвонил мне по телефону из Марселя, извиняясь, что не мог связаться со мной раньше: он встретился с женой и попросил у нее денег, чтобы вернуть мне долг после нашего безуспешного «побега». И вновь обещал вернуть все до последнего сантима. Нужно ли добавлять, что я никогда не увидела этих денег».
Так заканчивается история о красавце Андре Фиброманшане, вернее, Бони де Кастеллане.
Как можно заметить, несмотря на иронический тон Беллы, это «бегство на край света», должно быть, оказалось довольно унизительным для женщины, привыкшей всегда выигрывать. Именно по этой причине я решила включить эту историю в свою книгу: по-видимому, даже если некоторое время Белла и была влюблена в Бони, поражение окончательно укрепило ее стремление придерживаться прежнего принципа – никогда не влюбляться. Чтобы полностью подчинять, необходимо отказаться от любви – это знаменитое проклятие Дон Жуана: кто покоряет, не любит, не способен любить… он слишком увлечен самим процессом обольщения, чтобы обращать внимание на его объект.
Проклятие Джургенса
Шел тот же 1896 год, и до его окончания Беллу Отеро ждали еще некоторые неприятные события. На декабрь у нее было запланировано выступление в нью-йоркском «Костер и Билз», конкурировавшем с «Эден мюзе», где некогда благодаря заботам Андре Джургенса, влюбленного импресарио, столь успешно началась ее артистическая карьера. Как уже рассказывалось, Джургенс расстался с Беллой в начале 90-х годов, во время европейского турне, поссорившись с ней из-за ее вольного поведения. Прошло около шести лет, и, как недоброе предзнаменование, Джургенс, влачивший в то время жалкое существование, вновь появился в жизни Беллы, за два дня до ее второй поездки в Соединенные Штаты. Сначала он долго бродил возле дома Каролины, не решаясь позвонить, а после короткой и унизительной встречи решил покинуть этот мир, отравившись газом. Каролина узнала об этом лишь в порту Нью-Йорка, когда ее стали осаждать журналисты. Белла выразила сожаление по поводу смерти Джургенса и приготовилась к такому же успеху в Нью-Йорке, какой он обеспечил ей когда-то. Однако теперь все было по-другому. Без поддержки друзей Джургенса и подкупленных им критиков пресса отнеслась беспощадно к выступлению Каролины и к ней самой.
Алан Дейл, авторитетный театральный критик и друг Джургенса, знавший, сколько тому пришлось выстрадать по вине Беллы, писал: «Отеро, горделиво топавшая по сцене «Эден мюзе» несколько лет назад, осталась в прошлом. Появилась новая Отеро, заставившая заговорить о себе в Германии, России и Франции. Если бы Белла осталась в Америке и репетировала по двенадцать часов в сутки, возможно, сейчас бы щеголяла в бижутерии и шелках по 49 центов за метр. Однако все эти годы Отеро посвятила любовным интрижкам с герцогами и принцами, а это кратчайший подготовительный курс для того, чтобы добиться миллионного контракта с нью-йоркским мюзик-холлом».
Другая журналистка, язвительная Джесси Вудз, посетовав на вырождение театра из-за присутствия на сцене «куртизанок», так описывала часть выступления Беллы: «На своей груди и заднице… она демонстрирует целую коллекцию минералов, что выглядит очень вульгарно. Во время танца она сбрасывает с себя всю эту кучу бриллиантов, и их охраняют шесть (!) вооруженных мужчин, стоящих за кулисами».
Как всегда случалось в артистической карьере Беллы, за исключением Италии, американская публика приняла ее хорошо. Зал был полон все тридцать дней, которые длился ее контракт, и, хотя руководство мюзик-холла не захотело его продлить, каждый вечер публика аплодировала Белле с искренним восторгом. Некоторые зрители просто приходили посмотреть на женщину, прозванную «сиреной самоубийств», другие – чтобы убедиться, действительно ли она так хороша, как говорят, третьи шли полюбоваться невероятной коллекцией драгоценностей Беллы, особенно знаменитым бриллиантовым болеро. Один критик описывал его так: «Болеро кажется декольтированным лифом, но его обладательница не простудилась бы в нем даже в ураган, поскольку ее грудь закрывают огромные бриллианты».
Многим зрителям хотелось увидеть женщину, сумевшую влюбить в себя стольких значительных особ. Однако в отличие от первого турне нью-йоркское высшее общество проигнорировало выступления Отеро. Она была плохо принята женщинами, от которых всегда зависит отношение к человеку в обществе, что же касается мужчин…
Мужчины не только присутствовали на ее выступлениях, но и, если могли позволить себе такую роскошь, платили по 10 000 долларов, чтобы провести ночь с сеньоритой. И все же через месяц, уезжая в Лондон, Белла была не слишком довольна гастролями. «Критики вели себя отвратительно, – сказала она владельцу «Костер», – клянусь, ноги моей не будет в этой стране». Каролина сдержала слово и никогда больше не возвращалась в Соединенные Штаты.
Лондон, «Альгамбра» и Берти
По возвращении в Париж Каролина первым делом, чтобы сгладить неприятное впечатление от выступления в Нью-Йорке, попросила своего нового импресарио Роберта Т. Грау добиться контракта с лондонской «Альгамброй». Этот театр, вполне соответствовавший вкусам эпохи, был в то время ведущим в Европе, и каждая знаменитая артистка мюзик-холла должна была хотя бы раз в жизни выступить на его сцене. Господин Грау сообщил Каролине, что, к сожалению, программа «Альгамбры» уже расписана на весь следующий год, – нужно было ждать, однако подобные препятствия никогда не обескураживали Беллу. Она узнала имя главного администратора театра, отправилась в Лондон и, поселившись в лучшей гостинице, пригласила его на ужин. «Я была уверена, что, если он проведет со мной хоть час, мне удастся убедить его изменить программу, – признавалась Белла в интервью много лет спустя, – однако, к моему удивлению, администратор прислал очень любезное письмо с извинениями, что не может поужинать со мной. Он объяснил, что у него слишком много профессиональных встреч, и поэтому нет возможности делать визиты светского характера».
Журналист замечает, что сеньорита улыбнулась, вспомнив эту историю, и добавила: «Я сделала все, что в моих силах, но пришлось смириться. Это была полоса невезения». После этого, как пишет автор статьи, Белла, не теряя времени, позвонила Грау и попросила его заключить контракт с Императорским театром в Москве. Как будто неудачи с «Альгамброй» и не существовало, Белла заявила журналисту: «Мое самое большое желание – вернуться в Москву: там меня ждал мой хороший друг великий князь Николай Николаевич, пообещавший представить меня своему кузену, царю».
