— Я позвонил в справочную, — без колебаний ответил он. — Набрал 411. И они дали мне ваш номер.
— Вот как. Все просто. Итак, вы бы хотели перенести сеанс на более ранний срок?
Повесив трубку, я задумался. Могла ли Кельда дать Тому мой домашний номер? У меня не было никаких иллюзий относительно того, что если номер телефона числится незарегистрированным, то агент ФБР не может его получить. Для этого Кельде даже не пришлось бы особенно стараться. Существовала и еще одна возможность. Сэм Парди мог нацарапать номер на задней стороне своей карточки и вручить ее Тому Клуну.
Пребывая в определенном настроении, мой лучший друг вполне мог бы счесть такой ход доброй безобидной шуткой.
Что касается третьего варианта, то его я даже не рассматривал. Насчет справочной Том Клун откровенно соврал.
Было время — в начале моей карьеры, — когда я мог бы решительно направиться к шкафу, одеться и погнать машину через весь город в больницу, чтобы лично проверить эмоциональное состояние Тома Клуна. Главным движущим мотивом столь самоотверженного акта было совершенно ошибочное представление о роли и предназначении психотерапевта — тогда я действительно полагал, что обязательной составной частью моей работы является оказание помощи пациенту в самом прямом и однозначном смысле этого слова.
Но сейчас, повесив трубку, я вовсе не поспешил натянуть джинсы и побежать в гараж. Нет. Через две минуты после окончания разговора с Томом я уже лежал в постели, концентрируя мыслительную энергию скорее на проблеме телефонного номера, чем на бедственном положении пациента. И даже сообщение о странном сближении Тома Клуна и Кельды Джеймс не пробудило мое дремлющее любопытство.
Не очень приятно в этом признаваться, но я уже начал сожалеть о том, что вообще взялся за дело Тома Клуна. Почему?
Я больше не был убежден в том, что он действительно стал жертвой ошибки судебной системы, в чем не сомневался в самом начале. Тогда, несколько дней назад, я был готов и даже горел желанием трактовать сомнения в его пользу.
Теперь — нет.
Но и это еще не все. Заглянув в свою душу, я понял, что испытываю по отношению к Тому сложные, противоречивые чувства, потому что его существование угрожало моему спокойствию. Он нуждался во мне, а я не хотел, чтобы во мне так нуждались.
Как там сказала Дайана? Если ты вдруг поймал себя на том, что тебе не нравятся кирпичи, то, может быть, пора подумать о том, чтобы бросить работу каменщика.
Может быть, подумал я. Может быть, пришло мое время.
Я уснул, размышляя о том, что, если не принимать в расчет способности психотерапевта, других востребованных на рынке способностей у меня абсолютно нет.
Глава 24
После обеда в Молле Том и Кельда прогулялись по Перл-стрит. Том пытался вспомнить, какие здания были снесены, и определить построенные за последние годы. В девяностые часть города, примыкающая к восточной стороне Молла, претерпела значительные изменения. Кельда наблюдала за Томом с любопытством, полагая, что такое занятие — полезное упражнение для человека, старающегося разобраться в мире, от которого он был отлучен на десять с лишним лет.
Они выпили кофе в кафе «Пенни-Лейн», потому что оно оказалось одним из немногих заведений, которые Том помнил еще со времен прежней жизни.
Пока он стоял у прилавка, изучая ассортимент напитков, Кельда, повернувшись к нему спиной, проглотила еще одну таблетку перкосета.
В начале десятого они по предложению Кельды поднялись по Хай-стрит. Остановились у припаркованного возле тротуара «бьюика» напротив дома деда Тома Клуна.
— Вы хромаете? — спросил Том.
— Да? Может быть. Работала в саду и, наверное, немного перетрудилась. Мышцы побаливают.
— Вот как? Уверены? Я заметил, что, захромав, вы стали немногословны. После кофе.
Кельда раскрыла сумочку и достала ключи от машины. Ее немало удивило, что Том проследил связь между ее болью и настроением. Кельда всегда думала, что умеет скрывать недомогание от посторонних, особенно от тех, кто не очень хорошо ее знает.
— По-моему, у вас просто богатое воображение. Ничего серьезного.
Том покачал головой.
— Я так не думаю. Но в любом случае, почему бы вам не зайти в дом? Дед, наверное, не спит. Он очень хочет с вами познакомиться.
— Нет, спасибо. Поеду домой. Как-нибудь в следующий раз.
— Почему нет?
Промелькнувшая в вопросе презрительная насмешка заставила ее отступить.
— Что вы хотите сказать? — Кельда попыталась произнести это шутливо, но получилось плохо. — Разве я должна вам что-то объяснять? Мне просто не хочется заходить с вами в дом. Я устала, и мне нужно домой.
— Я думал, мы собирались развлечься.
— Мы и развлеклись.
Она подчеркнула последнее слово.
— Это имеет какое-то отношение к вашей ноге?
— Том, я сказала «нет». Не знаю, как там было в ваше время, но в двадцать первом веке, когда женщина говорит «нет» — особенно такая женщина, как я, — мужчине лучше не заставлять ее повторять дважды.
— Это потому что у вас пистолет?
Кельда не поняла, шутит он или нет, но решила принять первый вариант.
— Мы хорошо провели время. А теперь — спокойной ночи.
Она взялась за ручку дверцы. Пришлось подождать, пока он отступит. Кельде показалось, что Том намеренно заставил ее выждать лишнюю пару секунд. Когда он наконец сделал шаг в сторону, она села в машину.
Дыхание ее сбилось. Его — нет. Она опустила боковое стекло.
— Было весело.
Кельда ограничилась двумя словами, но и они прозвучали напряженно.
— Да.
Он наклонился, и его лицо оказалось на одном уровне с ее лицом.
«Нет. Нет. Даже не пытайся», — подумала она.
Он опустил голову и коснулся губами ее пальцев. Кельде показалось, что ее ударило током. Усилием воли она заставила себя не отдернуть руку.
— Ладно, увидимся. — Он взглянул на приборную доску. — Послушайте, сколько на ваших?
Кельда посмотрела на часы.
— Девять двадцать.
— Спасибо. Спокойной ночи. Я вам позвоню. Если это еще допускается в двадцать первом веке.
— Конечно. Все в порядке. Спокойной ночи, Том.
Она развернулась в тупике в самом конце Хай-стрит и поехала в сторону Четырнадцатой улицы. Напротив школы Кейси фары «бьюика» выхватили из темноты силуэт приткнувшегося к тротуару «шевроле». За рулем сидел мужчина, но Кельде не удалось рассмотреть его лицо. Уже сворачивая за угол, она решила, что модель старая, а цвет либо серый, либо тускло-голубой.
