Был один из первых прекрасных весенних дней. Небо было необычайно синим, но воздух пока оставался пронзительно холодным. Только на солнце было приятно и тепло. Со времени несчастья с Эди восемь лет назад Сара не могла вспомнить ни одного дня без забот. Но прекрасная погода этого утра дала ей возможность вздохнуть свободно и глубоко.
Они поехали по лесной дороге в направлении Дуддовы. Приблизительно через два километра дорога раздвоилась, и они свернули налево. Дорога была ухабистая, и Сара заметила, что у Энцо болит спина. Он в последнее время все чаще жаловался на позвоночник. За заброшенным домом с заложенными кирпичами окнами дорога стала просто ужасной. Она превратилась в сплошную грязь, и хотя Энцо ехал очень медленно, ему с трудом удавалось удерживать джип. Несколько раз казалось, что машина вот-вот перевернется.
– Наверное, следовало подождать с поездкой, пока погода установится и дорога станет чуть суше, – осторожно заметила Сара, которая боялась каждого поворота.
– Возможно, – односложно ответил Энцо и сосредоточился на управлении болтающейся из стороны в сторону машиной.
Приблизительно через пятьсот метров начался подъем, уже довольно хорошо подсохший, и Сара успокоилась. В конце подъема им пришлось повернуть направо так резко, что Энцо был вынужден несколько раз подавать машину вперед и назад, чтобы вписаться в поворот. Дорога, на которую они выехали, почти полностью заросла кустарником и была очень узкой. Ветки и сучья бились в окна, застревали под стеклоочистителями, на дороге лежали камни и стволы деревьев, которые Энцо, громко ругаясь, распиливал бензопилой и оттаскивал в сторону.
– Похоже, здесь уже много лет никто не ездил, – заметила Сара тихо.
Неожиданно дорога, уткнувшись в заросли, закончилась. Энцо остановил машину.
– Дальше придется пройтись пешком.
– Скажи наконец, куда мы вообще идем!
– Сейчас увидишь.
Эта была трудная работа – пробираться через лес, где не было ни дороги, ни даже тропинки, по которой можно было пройти. Но Энцо прекрасно ориентировался среди старых деревьев, заросших каменных террас и кустарника, который разросся там, где раньше была дорога. Время от времени он расчищал тропу своей penata[59].
Через десять минут, совершенно неожиданно, в чаще леса показалась крыша дома.
– Мадонна! – воскликнула Сара. – Это еще что такое?
Энцо молчал, пока они не подошли поближе.
– Вот он, – сказал он. – Это мой дом. Здесь я когда-то жил. С первой женой.
Сара недоверчиво посмотрела на него.
– Почему ты никогда ничего об этом не рассказывал? Я почти десять лет живу здесь, но никогда не слышала об этом доме. Ни Тереза, ни Романо ничего мне не говорили.
– Я хотел, чтобы его забыли. Я хотел, чтобы никто больше не помнил о нем. Его просто не должно было существовать.
Он вытащил из кармана брюк ключ и открыл дверь. Застоявшийся сырой воздух ударил им в лицо.
– Я сам много лет не был здесь, – сказал Энцо извиняющимся тоном.
Он открыл затянутые паутиной ставни кухни. Через дверь и окно попадало достаточно света, чтобы рассмотреть все, что было в маленькой кухне: старую печку с бронзовыми ручками, которую нужно было топить дровами, каменную раковину для посуды, старый кухонный шкаф со стеклянными дверцами и, как нечто особенное, часть скалы, блестевшую от влаги и образующую заднюю стену дома.
Сара не спеша осмотрела дом. Маленькая спальня с крепкой деревянной кроватью, которую смастерил сам Энцо, гостиная с грубо сколоченным деревянным столом и небольшая комната с разрисованными цветочками эмалированной раковиной и каменной ванной.
Сара осмотрела все помещения, а потом остановилась возле окна и выглянула наружу. Лес. Целое море зелени. Деревья стояли так тесно, что солнце почти не попадало в дом.
– Это дом ведьмы, Энцо.
Энцо вздрогнул.
– Прекрасный дом ведьмы. Просто потрясающий! Почему он стоит закрытый? Ты же мог его продать. Так жалко, когда такой дом пустует. Он разрушится, исчезнет, и природа заберет его себе.
– Это для тебя, Сара. Я дарю его тебе.
Сара в изумлении уставилась на него. Ее бросило в жар, и она просто не знала, как себя вести.
– Я не понимаю… – неуверенно пробормотала она.
– В Монтефиере у тебя нет места, чтобы рисовать, и там довольно беспокойно. Ты можешь уединяться в этом доме. Здесь есть все, что нужно.
То, что сказал Энцо, было правдой. После несчастья с Эди и депрессию, и чувство вины она старалась перебороть, рисуя картины. С тех пор она рисовала для Эди, в основном кроликов. Он бурно радовался картинкам, не мог насмотреться на них, и к Саре частично вернулась уверенность в себе. Наконец-то появилось занятие, доставлявшее ей удовольствие и заполнявшее ее жизнь. Она поставила мольберт перед окном спальни. Это место было, конечно, далеко не самым подходящим. В комнате царил беспорядок, как в студии художника, а вечером, когда они ложились спать, в ней пахло краской, терпентином и нитрорастворителем. Но для нее, по крайней мере, это был какой-то просвет и отдушина.
Энцо был совершенно прав: для занятий рисованием этот дом был настоящим раем.
– Что-то ты ничего не говоришь.
– Ох, Энцо… – Она крепко обняла его. – Я просто не могу в это поверить.
– Да что ты, это мелочи. Устройся здесь так, как тебе хочется. Было бы прекрасно, если бы ты была здесь счастлива. А сейчас поедем домой, мне очень нужен двойной эспрессо.
Когда они шли к машине, Сара спросила:
– Ты сказал, что жил когда-то в этом доме с женой?
Энцо молча кивнул.
– Что с ней случилось? Она умерла?
Энцо снова кивнул и сжал губы так, что его рот напоминал узкую полоску.
– Ты не хочешь говорить об этом?
– Нет, – тихо ответил Энцо, – не хочу. Это скверная история. Я годами не вспоминал о случившемся и сейчас не хочу вспоминать.
Сара сжала его руку. До самой Монтефиеры они молчали. Только потом Сара тихо сказала:
– Спасибо, Энцо, mille grazie. Я даже не могу передать, как счастлива!
Она нагнулась к нему и поцеловала его в щеку.
Когда они остановились перед тратторией, Тереза уже стояла у окна, поджидая их.
– Вы что делали в лесу в такое время? – укоризненно спросила она.
– Прогулялись на машине.
Энцо, не глядя на Терезу, припарковал джип и направился к дому. Этого времени Терезе хватило, чтобы выйти и встать в двери.
– Да что ты говоришь! Прогулялись? Просто так? И куда же? Энцо остановился и раздраженно ответил:
