— Вполне могло быть, — согласился Максим. — Раньше с ними тут особо не церемонились, не было тогда ООНии и гуманизм тоже, как-то в моде не был. Вот и держался авторитет белых людей, не то, что сейчас.
— Много ты про ООН знаешь, — обиделся Андрей. — Да без нашей работы может реально мир уже давно рухнул бы, вовсю Третья Мировая сейчас бы полыхала…
— А то она не полыхает, — скривился Макс. — Вовсю идет, только не похожа она на прошлую мировую, вот, такие пентюхи как ты и не видят ничего. Сейчас не между странами война идет, а между цивилизацией и дикостью, и всякий, кто помогает дикости, есть предатель цивилизованного мира. Вы вот с вашими гуманитарными конвоями, врачами без границ и прочей лабудой стараетесь тут черномазых облагодетельствовать, а они в ответ все больше и больше к белым задницей поворачиваются. Вы им гуманитарку, а они в ответ, экспорт наркотиков и спидоносцев в европейские страны. Вы им бесплатные лекарства, а они вам партии чернокожих фашистов, терроризм и работорговлю. Белую работорговлю! Не слыхал про такое?!
— Слыхал! Может, даже больше тебя слыхал! Как-никак источники информации у меня понадежнее, — тоже начал заводиться Андрей. — Вот только существование нескольких тысяч ублюдков еще не повод, чтобы обрекать на голод и болезни целую нацию, в состав которой они по недоразумению входят. Среди русских тоже всякое говно попадается, и среди китайцев, и среди арабов… У любой нации есть определенный процент своих собственных негодяев!
— Согласен, вот только среди черножопых он почему-то исключительно высок, — мрачно улыбнулся Максим. — Навидался я, наших новонезависимых республик, когда сначала плохих русских пинками под зад гнали в Россию, а потом их же виноватыми делали, за то, что без их рук и мозгов встали заводы, фабрики, исчезли элементарные бытовые удобства. И здесь та же хрень, пока правили французы да бельгийцы с португальцами страны центральной Африки стояли на уровне многих благополучных и безопасных государств Европы. А что сейчас? Постоянная война всех против всех, грязь, нищета, болезни, голод? Как же так? Ведь твоя же ООНия громче всех верещала: свободу угнетенным народам, дайте им жить так, как они хотят! Дали! И что? Они почему-то, вместо того чтобы семимильными шагами рвануть по пути прогресса, вначале вцепились в глотки бывшим угнетателям, тем самым, которые им тут налаживали нормальную жизнь, а потом, когда угнетатели кончились, начали рвать в клочья друг друга. Ты думаешь, почему здесь пасутся те самые горнорудные компании, против которых боролись твои нкуды? Почему их сюда пустили? Кто дал им лицензии и концессии на добычу? Те самые мелкие африканские царьки, что по недоразумению зовутся у вас президентами! Они! Они это сделали, а не какие-то неведомые злые дядьки! Сделали, чтобы получить деньги! Ископаемые, ценные породы леса, экзотические животные, это конечно тоже богатство. Но это не живые деньги, с этим богатством еще предстоит целая куча возни, прежде чем оно превратится в твердую валюту. А деньги нужны сейчас, нужны для покупки оружия, солдат и военной техники, чтобы удержать обманом полученную власть, чтобы держать в повиновении собственный народ и отбиться от притязаний соседей. Поэтому плевать на то, что от использования собственных недр страна, точнее ее президент, получает лишь крохи, главное, что эти крохи можно немедленно превратить в оружие и плату солдатам. А потом конечно можно лицемерно лить слезы на ООНовских ассамблеях и рассказывать о злобных империалистических акулах, отбирающих у несчастных чернокожих последнее…
— Да! Да! — перебил его горячую тираду Андрей. — Может быть, все действительно так и обстоит, даже, наверное, все именно так, но это ведь не повод, чтобы отказывать в помощи голодным измученным людям! Ты знаешь, сколько здесь ежедневно умирает детей? Знаешь, как болезни выкашивают целые деревни? Разве эти люди виноваты в том, что их президент вор? Разве должны они страдать только оттого, что родились здесь, а не в благополучной Америке? И если есть возможность оказать им хоть какую-то помощь, разве не бесчестно с нашей стороны не сделать этого?
Максим несколько раз вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоится. Разговор продолжать не хотелось, он уже видел, что ни к чему кроме совершенно ненужной сейчас ссоры это не приведет, но и отмолчаться, тоже не получалось. Взгляд Андрея настойчиво преследовал его, искал глаза, требовал ответа.
— Понимаешь, — наконец произнес Макс, глубоко вздохнув. — Я недавно здесь в Африке, очень мало знаю о ее жителях, об их привычках и обычаях. Но во время распада СССР, я уже служил в армии, мне пришлось побывать в нескольких бывших союзных республиках в одночасье лишившихся сильной руки, отказавшегося от них старшего брата и стремительно скатившись к тому, что и соответствовало исторически их уровню развития. К самому настоящему феодализму с полнейшей безнаказанностью новоявленной аристократии и абсолютному бесправию и нищете смердов.
Он облизал внезапно пересохшие губы, верный признак того, что чрезмерно разволновался, даже сам не ожидал, что воспоминания о давно прошедших и почти полностью стершихся из памяти событиях заденут так сильно. Андрей молча ждал продолжения, внимательно глядя ему в лицо.
— Я все это уже видел, это все уже со мной было и я знаю, какие действия к какому результату приведут, — попытался сформулировать Макс, сам удивляясь насколько сбивчиво и фальшиво звучат вылетающие изо рта слова. — Видишь ли, ситуации уж больно похожие. Все точно так же: голод и нищета, полнейшая разруха и неопределенность. Куча ведущих между собой борьбу кланов. Самый сильный из них захвативший верховную власть и формально зовущийся законно избранным правительством, распоряжающийся остатками былого благополучия. Все как здесь, только в несколько меньших масштабах, все-таки давали о себе знать годы жизни в нормальном государстве, не все и не сразу смогли сбросить с себя ограничения, наложенные воспитанием, привитые моралью и нравственностью…
— И что? — с глухой враждебностью в голосе спросил Андрей, опасно прищурив глаза. — Что ты хочешь сказать этой своей аналогией?
— Да то, — с горечью произнес Максим, уже понимая, что ничего объяснить не удастся, что сидящий напротив человек отметет любые аргументы, гордясь своей позицией убежденного интернационалиста, и все же делая последнюю, отчаянную попытку до него достучаться, хотя бы чисто на эмоциональном уровне. — То, что тогда все уже было. Были гуманитарные конвои, которые разворовывали чиновники, или откровенно грабили партизаны из многочисленных народных фронтов, никакого отношения к народу не имевших. Были командиры, которые приказывали открыть собственные склады и кормить голодных осаждающих ворота российских, да что там, все еще советских воинских частей… Все было… Вот только заканчивалось всегда одинаково. По стандартной логике развития событий. Если ты сегодня накормил одного, то завтра к тебе придут десять, послезавтра сто, а на третий день тысяча. И будут уже не просить, а требовать. А потом попробуют отобрать силой. Пойми, это за нами стоят двадцать веков цивилизации и относительно сытая и благополучная жизнь. У этих другие принципы, другая культура, другое наследие и жизненный опыт. Их нельзя мерить нашими мерками. Для них любая доброта — проявление слабости. Они не понимают ее и считают невозможной. У них срабатывает совершенно иной стереотип мышления. Если я с тобой поделюсь, к примеру, сигаретой, ты подумаешь, что я добрый и хороший человек, будешь мне благодарен и при случае постараешься тоже отплатить мне добром. Но если я дам сигарету местному негру, он решит, что я сделал это из страха перед ним, решив дать ему одну штуку, чтобы он не отнял у меня все. После этого он увериться в том, что я его боюсь, а значит, он сильнее и при первом же удобном случае постарается на меня напасть, чтобы завладеть всей пачкой. Улавливаешь разницу? В этом суть!
