официант записывает заказ и спрашивает, — что-нибудь еще?
— Горошек, будешь еще что-нибудь? — спрашивает Сева, на что я качаю головой. — Пока все, спасибо.
Официант удаляется, а я опять ловлю на нас с Амурским любопытный взгляд хостес.
Серьезно? Мне повесить на него табличку «занято»? Почему она так пялится на него? Может, одна из многочисленных «зай»? Вряд ли, по Севе не скажешь, что он ее знает. Во всяком случае, он и глазом не повёл, когда ее увидел.
— Знаешь, я думала, что ты позовёшь меня к себе и будешь готовить, — говорю, переводя взгляд на моего спутника.
Именно, моего. Вы не ослышались. К демону всяких «заек»!
— Это я приготовил на следующее свидание, — игриво подмигивает, улыбаясь.
— То есть ты считаешь, что оно будет?
— Непременно, — в его голосе нет ни капли сомнения.
— Ты слишком уверен в себе.
— Именно поэтому ты на свидании со мной, а не с кем-то другим.
Ладно, в этом есть доля правды. В нем действительно есть эта дерзкая уверенность, что меня (и ещё сотни женщин) привлекает. Если бы Амурский жевал сопли и невнятно бормочал себе под нос, вряд ли бы я пошла с ним даже на «кофе».
Нам приносят блюда, и, пожалуй, лучшего стейка я в жизни не пробовала. Клянусь, я готова сочинить оду повару, настолько это вкусно. Говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок… Может, я и не мужчина, но мое сердце определенно точно покорено.
— Лучше тех листьев, что ты ешь, правда? — по-доброму усмехается Сева, на что я закатываю глаза.
— У тебя странное желание меня постоянно накормить, — замечаю, поднимая бокал.
— Почему же странное? — хмыкает, откладывает вилку и берет стакан с соком. — Вполне естественное. Мужчина хочет, чтобы его женщина была сыта, обогрета и довольна.
— Но я не твоя женщина.
Сева по-птичьи наклоняет голову, хитро прищуриваясь, и совершенно невозмутимо заявляет:
— Это пока, — приподнимает стакан, чокается со мной, говоря, — выпьем за это!
И что удивительно, я пью.
Весь вечер мы беседуем с Амурским, подначиваем друг друга, вспоминаем былые времена…
— А помнишь, Устинова? — вдруг спрашивает.
— Конечно, помню, — состроив кислую мину, отвечаю.
— Женился. И знаешь на ком? На Светке Потаповой!
— Постой, — озадаченно на него гляжу, — разве это не твоя девушка была?
— Ну не то чтобы совсем девушка, — легкомысленно пожимает плечами. — Мы были подростками, о каких отношениях можно говорить.
— Между прочим, Артёмова и Щеглов до сих пор вместе, — не удерживаюсь от шпильки. — Свадьбу сыграли сразу после того, как дипломы получили, а недавно у них девочка родилась. Так что, Амурский, не суди по себе!
— Это большая редкость. Сколько у нас пар в школе было? И сколько из них остались вместе? Это исключение, а не правило.
А вот с этим поспорить сложно. Первая любовь сопровождается надеждами, мечтами, которые часто разбиваются о суровую действительность. Люди взрослеют, юношеский максимализм сменяется холодным цинизмом. Сколько таких, которые верили в «вечную любовь до гроба», а потом были преданными? Да что там говорить… И я в их числе.
Любовь… Как много в этом слове, а по сути и она не вечна. Так может, к черту вечность? Может, стоить жить здесь и сейчас? Люди любят друг друга, потом расстаются, находят других людей и снова любят.
— Ты прав, Сева, — грустно вздыхаю. — Но разве ты в школе не влюблялся?
Пожалуй, в школьные года за ответ на этот вопрос я бы продала почку.
— Мне нравилась одна девчонка, — робко улыбается, кидая на меня теплый взгляд из-под ресниц, — но я был юн и глуп. Вряд ли бы из этого вышло что-то путное.
— Ты был отвратительным, — дразняще кидаю, усмехаясь.
— А ты, Горошек? В кого была влюблена ты? — Сева на меня смотрит с таким живым любопытством, что на секунду мне хочется ему признаться, но всего лишь на секунду.
— Мне тоже кое-кто был симпатичен, но ты его не знаешь, — деликатно ухожу от ответа.
Сева хмыкает, а затем вдруг впивается глазами в кого-то слева от меня. Его лицо мрачнеет. Снова взглянув на меня, он поджимает губы.
— Что такое?
— Ничего, — напряженно отвечает.
Разумеется. Именно от «ничего» он выглядит, как бешеный пёс. Интересно, если я скажу «фас», он накинется на бедного лысого мужчину, которого собственно и сверлит глазами?
— Ответь мне, — требовательным тоном произношу.
Амурский кусает губы, хмуря брови. Я буквально вижу, как в его голове идёт борьба. Выжидательно на него смотрю, чтобы он понял что не отвертится. Вздохнув, он выпаливает:
— Ты без лифчика!
И что? Это запрещено законом? Я целый вечер так перед ним сижу, а он заметил только сейчас? Должна заметить, это обидно!
— Под эту водолазку его не надевают.
— Ужасная водолазка, — ворчит точно старый дед. Наступает неловкая пауза. — В смысле, красивая. И ты красивая… Уф! — откидывается на стул и трёт своё лицо. — Я имел ввиду, что на тебя все пялятся. — Он делает паузу, после чего добавляет: — на твою грудь.
— Ты ревнуешь? — изумленно распахиваю глаза, догадавшись, что стало причиной такой резкой смены настроения.
— Да, я ревную, — цедит, крепко сжимая челюсти.
Протянув руку через стол, хватаю его за запястье и нежно поглаживаю, говоря:
— Я здесь с тобой, а не с кем-то другим.
— Я знаю, Ася, — он перехватывает мои руки и сжимает их в своих. — И все же, это меня бесит. Мне хочется вырвать их глаза из глазниц.
— Знаешь, говорят, что ревнуют неуверенные в себе мужчины, — игриво бросаю. — Никогда бы не подумала, что ты такой.
— Ты растоптала мою уверенность своими отказами, Горошек.
— Недавно ты говорил, что уверен в себе, и что мне это нравится.
— Я становлюсь безумным, что сказать. Видишь, что ты со мной сделала?
Мы взрываемся хохотом, привлекая внимание остальных посетителей и персонала, но какое это имеет значение? Особенно, когда Сева бережно держит мои руки в своих, а между нами летают искры.
По пути домой Сева не отпускают мою ладонь, а ещё он все время меня касается. То по талии проведёт рукой, то волосы поправит, то «случайно» заденет мои нижние
