— Они дядю приехали посмотреть, — угрюмо буркнул Однуха.
— А чего его смотреть? — всполошилась вдруг тетка. — Сколько уже смотрело, все деньги просадила, как прорва какая-то! Хоть бы толк!
Говоря все это, тетка словно просвечивала Фому с Доктором: кто такие, одеты странно, повадки — тоже, молчат, — и хотя льстиво продолжала называть их высокими и почтенными господами, относилась явно подозрительно. На мэтра она почти не обратила внимания, за его пролетарский вид и шляпу клошара.
— Они без денег, — сказал Однуха.
— Как это без денег? — удивилась тетка, снова наводя свои белесые глазки на приезжих. — Так не бывает!
— Бывает! — нагло уверил ее Фома, не выдержав. — Ну, где ваш больной, показывайте! Доктор уже здесь.
— А? что?.. Да как это?.. — растерянно заметалась хозяйка. — А вот молочко попейте!
Мэтр, до этого сидевший расслабленно и как будто бы опять не в себе, на молоко живо откликнулся и налил себе полную кружку, да еще и хлеба отломил кусман.
— Дамочка! — удивился Фома уже не на шутку. — Вы молочко-то мужу оставьте! А нам дайте взглянуть на больного, случай уж больно интересный!
— А увезли! Ой, увезли родимого! — неожиданно заполошно запричитала тетка.
— Кто?.. Куда?..
Но тетка Однухи будто не слышала никого.
— Свет мой ясный, где ты теперь, увижу ли я тебя?.. — ломала она руки.
— Кто больной, Доктор, я не понимаю?
— Денег предлагали, да я не взяла, грех ведь какой! Ой-ё-ёй!..
Тут она увидела, уплетающего за обе щеки молоко и хлеб, мэтра, и будто невзначай, смахнула все убранство со стола в печь, да так ловко, что у мэтра в руках ничего не осталось, даже крошки. Даже скатерть куда-то делась, как пример большого искусства хозяйствования при незваных гостях и прочих оборванцах.
— Разве можно за больного деньги брать? — продолжала она причитать при этом.
— Верю! Убедительно! — шептал Фома Доктору. — Деньги точно взяла, стерва!.. Только вот что она несет с такой правдой? Никак не пойму!
— То, что нас опередили, — пробормотал Доктор.
— Мадам, кто и куда увез вашего мужа? — обратился он к тетке.
— Увезли!.. Ой, увезли!.. Монахи!.. — заламывала руки хозяйка.
Но на вопрос: куда? — убедительно билась головой обо все предметы, пока Доктор не догадался выложить один золотой.
— Док, ну теперь ты заболел! — сказал Фома.
— Я хочу помочь мальчику! И потом… — Он нагнулся к Фоме. — Я тебе говорю, с этими болезнями не все так просто.
— Тетя Фая! — оскорбился Однуха.
— А откуда я знаю, кто это такие? — неожиданно протрезвела женщина. — И почему это они интересуются твоим дядей? А?. Может, тати какие? И вообще не лезь не в свое дело!
— Но золотой-то меняет дело? — вкрадчиво спросил Фома. — Тать-то давно бы вас задушил, уж поверьте мне! И не только тать!
— Два золотых меняют дело! — отрезала тетя Фая, пропуская последнее замечание мимо ушей.
— Но за два-то я обязательно вернусь, если адресочек неправильный. Я бы вам и гроша ломанного не дал, да Доктор вот немного блаженный, все помочь кому-то хочет.
— Мы люди маленькие, нас обидеть легко! А не хочете, не надо!..
Тетка жизнь понимала туго и чувствовала, что без двух золотых она не останется. Получив их, она словно забыла о своих подозрениях и снова стала радушной хозяйкой.
— Может, меня посмотрите? — предложила она щедро: чего, мол, порожняком-то?..
Нет, шара и халява, это вовсе не национальное явление — социальное, подумал Фома.
Дядя Фэй был увезен монахами Ордена Голубых Кругов в их главный монастырь, где находился дом призрения, как было сказано тетке, для излечения. Монастырь находился далеко, в трех днях пути на восток, на берегу моря. Почему из сотен больных в городе взяли именно Фэя было для всех загадкой. Тем более что он, по словам его жены, последние дни не приходил в сознание и только бредил, пугая заходящих соседей.
— А о чем он бредил? — спросил Доктор.
— Что-то о голубых кругах, — неохотно вспоминала та, — они, мол, во всем виноваты.
— У меня сильное впечатление, что ее муж симулирует болезнь, чтобы сбежать от нее, хоть к пустоглазой, хоть к монахам этим!.. Как думаешь, такое возможно? — спросил Фома, когда они вышли на свежий воздух из спертой атмосферы дома мадам Фаи.
— Нет, таких никакая лихоманка не возьмет! — продолжал бормотать он по дороге. — Такие сами проклятие на всю жизнь. Так что, Однуха, правильно ты дернул от нее. Лучше с мэтром топиться через день, чем эта змея. Мне даже молока не захотелось!
— Да ты когда-нибудь пил его, как попробовал алкоголь? — удивился Доктор.
— Все равно!.. Молоко на ночь — здоровый сон!..
Они отправили Однуху к мэтру, твердо наказав ему больше мальчика не топить и вообще избавляться от этой вредной привычки. Сами же поехали на указанный мэтром ближайший постоялый двор. В наступивших густых сумерках столица уже показалась им не такой большой, но зато удивительно грязной. Только Белый город, так называли здесь резиденцию короля, высился чистым призраком, но от его стен тенями, местами зловещими, расходились, разбегались мелкие слободы, бывшие деревушки, сады и даже рощи.
Постоялые дворы находились за пределами Торгового города, на окраинах, в местах, где проезжие дороги вливались в столицу. Судя по той, по которой двигались они, места эти были не самые лучшие, скорее наоборот, диковатые и лихие. В надвигающейся темноте путники съехали с пригорка в рощу, за которой на следующем подъеме им был обещан приют. Ни домика, между тем, ни огонька на обочине…
— Темное царство какое-то! — бормотал Фома, осматриваясь. — И мы, как два луча света… от скорой помощи…
Доктор сосредоточенно молчал, думая, как обычно, о чем-то своем. О чем интересно думает этот оборотень?
— Док, ну теперь, когда ты всех спас и
