Учти. Обязательно.
— Ее-то за что?
— Отомсти. Она Прона на тебя натравила. Давай. Вернусь, в обиду не дам. За меня держись. — Он хлопнул Сеньку по плечу, повернулся.
Охранник подвел лошадь. Сенька побежал на задворки. Шатунов ловил ногой стремя. Стремя крутилось. Шатунов удержал его рукой, сел на коня. Охранник подбежал с другой стороны, насунул на носок шатуновского сапога другое стремя.
— Слушай! — сказал Шатунов. — Дом нечего стеречь, за баней поглядывай. Иди к ней и с мушки не спускай. Не промахнись.
— Срежу, ваше благородие. То есть, кого именно?
Конь плясал под Шатуновым. Шатунов склонился к охраннику.
— За бабой придут. Этот парень, морда покарябана, видел?
— Ну!
— Будет стрелять. Потом ты его. Если он не будет стрелять, пали по всем, понял?
— А он в кого?
— Ну, дурак! Тебе-то что. Упустишь, убью. Отчитаешься трупами. Понял приказ?
— Понял, ваше благородие. Вашблародь, лошадку бы мне какую получше.
— Пригонят, сам выберешь.
— Вот спасибо, вот уважили! — обрадовался охранник.
Шатунов вымахнул на тракт. От конторы, тяжело ударяя копытами, скакал взвод. Мелькнула тачанка. Пулеметчик в нательной рубахе хохотал, валясь набок и хватаясь на холодный щиток пулемета. Шатунов настиг командира, пристроился рядом, закричал:
— Я наперехват, дорогу знаю.
— Давай, Ваня, — азартно ответил Степачев. — Если раньше догонишь, сына не тронь. Он парень хороший, башку ему только замусорили. Эх, были б для всех лошади, прямо б грянули. С одним взводом не сунешься.
Кони переставали ржать, огрызаться, находя свое место в скачущих рядах. Громыхали, ударяя по спинам всадников, короткие карабины. Пулеметчик, прохваченный свежестью ночи, надевал шинель. Тени неслись по обочине. Отскочил с дороги человек. Шатунов узнал встречного, крикнул Степачеву:
— Ну, давай! — и осадил коня.
Взвод выкатился за деревню, растянулся по тракту. Шатунов крикнул встречному:
— Проводил?
— Так точно!
— Пойдешь к штабу охранять баню. Сейчас же! Давно этот ямщик проехал?
— Я как проводил, он сразу и поехал.
— Один?
— Один.
— Ступай! Смотри там. Если что, стреляй без окриков.
По боковой дороге Шатунов выскочил на косогор, оттуда резанул по пешеходной прямушке к лесу, к высокому обрыву оврага. Конь присел, испугался. Шатунов ожег коня плетью, встал на стременах, откинулся корпусом назад. Конь скакнул, поехал вниз на согнутых задних ногах. Сыпались камни, взвилась желтая пыль, запорошила ручей на дне оврага. Конь съехал на дно оврага, упал на колени. Ошпаренный плеткой по морде, вскочил, с трудом выбрался на другую сторону.
Ручей понес пыль к Вятке. Пыль намокала, оседала на дно. Вода в ручье снова стала чистой.
На обрыве у конторы догорал костер. У него спали два, певших вечером песни, отрядника.
Пыль на тракте улеглась, засветилась под луной.
30
Отрядник, получивший приказ охранять баню, шел по улице. Босой мальчишка выскочил на дорогу, испугался отрядника. Бросился обратно.
— Стой! — сказал отрядник. — Стой, говорю, не кусаюсь. — Мальчишка остановился. — Куда бежал?
— Никуда. — Рубашонка мальчишки белела, белело лицо, босые ноги.
— Беги, — сказал отрядник. — И не суйся: замнут.
— Дядя, — спросил мальчишка. — Они насовсем уехали?
— А что?
— Мамка на улицу не пускает.
— Ну и сиди дома.
— Как же я дома червей накопаю? — спросил мальчишка. — Я бы и у себя в огороде накопал, так скотины у нас нет и навоза нет. Дядя, — похвастался мальчишка. — А я завтра жеребца купать поведу. Ух, жеребец! Ты бы видел.
— Беги, беги.
Мальчишка, взлягивая босыми ногами, помчался по пыльной дороге, похожей на шелковое стеганое одеяло.
Одинокое бесприютное облако закрыло луну, как закрывают ладошкой свечу, и опять побежало дальше.
Березы чернели.
31
Захар говорил вначале негромко, ласково. Анна молчала. Отъехали от деревни подальше, Захар стал допытываться злее. Важно было знать, сказала ли Анна мужу о доме.
— Глухая, что ли? — спрашивал он, толкая Анну в спину.
Анне было больно сидеть на остром хребте заезженной лошади.
— В лесу будешь ночевать, дура!
Анна, прикрывая голое плечо и прижимая спрятанный на груди крест, повернулась и измученно сказала:
— Соскочу я. Обратно пойду. Я ведь думала, гусей везете пасти.
— Тьфу! — сплюнул Захар. — Гусей! Муж у тебя начальник. Ты с ним говорила?
— Нет, — сказала Анна и мысленно перекрестилась, извиняясь за свою ложь. Она и в самом деле решила для себя, что как муж живет без нее, так и она проживет без него.
— Тебе ж добра хочу, — сказал Захар и подумал за Шатунова: действительно, зачем ему тронутая жена.
— Все на меня кричат, будто я виноватая.
— Я не кричу, я злюсь. Лошадей у меня отнимают. Хозяйство под корень. Заместо тебя сам буду гусей пасти, — облегченно говорил Захар, думая, что же делать с Анной. Везти на хутор ни к чему, отвезти в деревню — нарвешься на Шатунова. — На хуторе тебя хотел спрятать. Пока эта передряга длится.
— Не надо, — попросила Анна.
— Как знаешь. Только как ты домой… в деревню вернешься?
— Светло.
Анна спрыгнула на дорогу. Лошадь стала. Чтобы окончательно себя успокоить, Захар сказал Анне:
— Дом ваш я спас. Ты в больнице была. Начали его по бревнышку растаскивать. Решил для тебя сохранить. Купил у опекунского совета. Сколь сена продал, корову-ведерницу да шерсти три торбищи — сумма! Меду кадушку. Муж спросит, еще и благодарен должен быть, верно? За половину отдам. Кто бы еще столько скостил?
Анна зябла. Захар оглянулся и заметил, что их кто-то нагоняет.
— Анна. Я для тебя и Ивана постараюсь, чем могу. Заживете будь-будь! Сколь я тебя по больницам возил. Ну, иди. Не так далеко отъехали.
Он торопливо понукнул и свернул с тракта к своему хутору. Согнулся под нависшие еловые ветви. Одна ветвь сшибла с него картуз. Захар тихо выругался, слез с лошади, поднял картуз. Жена давно просила его обрубить ветви, чтоб не цеплялись за дугу, но он не хотел, чтоб сворот с тракта на хутор был виден каждому. Захар потянул лошадь за повод, отвел подальше, прислушался.
Где-то, видимо, за Вяткой, точили косу. Брусок звякал о сталь: от пятки к середине звонко, протяжно, на конце коротко, жестко.
Анна пошагала обратно. Выше заверток ноги ее были голыми, мерзли. Днем был дождь, поэтому туман в эту ночь был сильнее, чем в прошлые ночи. Казалось, что низины завалены снегом. Тракт начинало переметать полосками белого тумана, как зимой переметает поземкой.
На кладбище, которое недавно проехали Анна и Захар, было тихо. Ветер обдул кресты и могильные холмы, высушил выполосканные дождем полотенца. Легонько качались на полотенцах вышитые свадебные голубки, уносившие на божий суд души умерших и вернувшиеся на кресты, чтобы вылинять и исчезнуть.
32
Прон
