прочитала. При этом опыта реальных отношений у нее не было, только сценарии из романов. И тут перед бедной провинциальной Танюшей появляется Женя Онегин — столичный красавчик, который лично общался с князьями и графами, вот прямо за ручку с ними здоровался. Стильный, богатый, четкий и дерзкий. Как думаете, был ли у Танечки шанс устоять?
— Ни одного, — широко ухмыльнулся Маркушев. — Онегин — секс-машина. Простите, ДинМаратовна.
— Грубо по форме, но верно по сути. Конечно же, Таня вляпалась. И как это описывает Пушкин? Давайте прочтем вместе. Алина, пожалуйста — третья глава, седьмая строфа. Начинай со слов: «Пришла пора, она влюбилась».
Алина, пошуршав страницами, отыскала нужную и начала читать — сначала медленно и неуверенно, но постепенно голос ее взлетал и креп. «Пора пришла, она влюбилась. Так в землю падшее зерно весны огнем оживлено. Давно ее воображенье, сгорая негой и тоской, алкало пищи роковой. Давно сердечное томленье теснило ей младую грудь. Душа ждала... кого-нибудь, и дождалась... Открылись очи. Она сказала: это он!»
— Стоп. Спасибо, Алина, отлично прочитала. А теперь вопрос. Как вы думаете, то, что описывает Пушкин — это действительно самая настоящая любовь? Или это просто накрученная фантазия юной девушки, подогретая коктейлем из гормонов? Напомню еще раз: давно сердечное томленье теснило ей младую грудь, душа ждала — кого нибудь. Кого-нибудь — это, вообще-то, кого угодно. Любого мужчину, который хотя бы приблизительно соответствовал заданным критериям. Как вы думаете, это любовь?
Алина насупилась. Маша задумчиво вертела в пальцах фантик от конфеты, парни растерянно улыбались и переглядывались.
— А почему нет? — решилась наконец Маша. — Ну, дождалась, ну увлеклась — и что? Надо же с чего-то отношения начинать. А там уж пойдет, не пойдет… По-всякому бывает.
— Справедливо. Есть еще мнения?
— Честно говоря, это вообще на любовь не похоже, — подняла голову Алина. — Ну, то есть, конечно, похоже… Но это не та любовь, что между людьми. Это, скорее… ну, типа… это как фанатеешь по персонажу. Тони Старк лучший, Роберт Дауни офигенный. А какой он на самом деле — да черт его знает? И не очень-то интересно, если по-честному. Вдруг окажется, что козел? Нет, лучше представлять, что Роберт Дауни котик.
— И в личную жизнь такое тащить? — скептически хмыкнул внезапно оживший Андрей.
— Зачем? Просто сидишь, фичочки читаешь, кино в тысячу первый раз пересматриваешь. Да… — задумалась, погрустнев, Алина. — Не повезло Тане. В ее времена фиков еще не придумали.
— Откуда ты знаешь? — тут же встрял в дискуссию Маркушев. — Может быть, очень даже придумали. Сидела Таня, строчила ручкой в тетрадке фичочки про Онегина рейтинга столько не живут.
— Но это же девятнадцатый век!
— А в девятнадцатом веке что, не люди жили?
Некоторое время дискуссия кружила вокруг вероятных фичков девятнадцатого века, потом сама собой переползла на вопрос, кого можно считать правильным мужиком, достойным фичков и всеобщего обожания. Девушки выдвигали требования, раскрасневшиеся, взъерошенные парни яростно их опровергали, а Дина время от времени подбрасывала в дискуссию отвлеченные философские комментарии, не позволяя разговору скатиться в откровенную свару.
По домам расходились поздно. Рассовывая по карманам утешительные призы в виде остатков конфет, подростки нехотя потянулись на выход.
— А на следующей неделе нам что читать? — остановилась у двери Маша. Маркушев одарил ее горестным взглядом «И ты, Брут!».
— На следующей… Письмо Татьяны вы приблизительно помните — хотя бы по смыслу. Попробуйте прочитать первую часть четвертой главы. Там, где Онегин размышляет об этом письме и там, где он разговаривает с Таней. Задание на обдумывание: прав был Онегин, отказав Тане в любви, или не прав.
Глубокомысленно кивнув, Маша вышла за дверь, и Маркушев, поставив на стол пирамидку из чашек, опустился на стул.
— Ага. Значит, следующее занятие все-таки будет.
— А почему нет?
— Ну как же. Костянов пропал, его водитель тоже. Девка вчера переругалась со всем персоналом, обиделась и свалила домой. По ходу, нечего вам больше в Великой Россоши делать.
— Что значит нечего? — зловеще улыбнулась Дина. — У меня еще море работы. За пару занятий добьем «Онегина», потом «Горе от ума» начнем… А там и до «Анны Карениной» рукой подать.
— Это угроза, ДинМаратовна?
— Это, Гришенька, взвешенный объективный прогноз.
Сумароков ждал у машины. Прислонившись к капоту, он меланхолично грыз арахис, стряхивая под ноги шелуху. Судя по изрядному объему кучки, ждал Сумароков долго.
— Привет, — обняла его Дина, торопливо чмокнув в щеку.
— Ну нет, так не годится, — покачал головой Сумароков. Аккуратно свернув пакетик, он убрал орешки в карман — и поцеловал Дину всерьез, крепко прихватив пониже спины.
— Эй, это школа! Тут дети?
— И что? Нормальный гетеросексуальный поцелуй, все скрепно по самое не могу. Можешь сказать Ираиде, что мы демонстрируем детям правильную модель отношений. Формируем, так сказать, истинно верные стандарты, — наклонившись Сумароков поцеловал Дину в нос. — Ну что? Есть какие-то новости?
Он говорил легко и спокойно, но Дина видела, как напряглась, заострившись, линия скул, как сжались узкие губы.
— Есть, сегодня письмо пришло из головного офиса.
— Уже? — криво улыбнулся Сумароков. — Оперативно у вас. Когда уезжаешь?
— Видишь ли, тут вот какое дело… Рядом с порталами между Явью и Навью всегда возрастает паранормальная активность. В Россоши тихо было, но это потому, что ее кощей контролировал. Вот только кощея уже нет.
— Смотрящего по району грохнули, теперь беспредел начнется, — понимающе покивал Сумароков. — И что предлагают?
— Предлагают должность постоянного наблюдателя. Оклад, отдельные выплаты за удачную охоту — ну и должность библиотекаря, за которую тоже платят. Это если я соглашусь.
— А ты согласишься? — прищурился Сумароков.
— Не знаю… Хотела услышать твое мнение.
— Мое? — Сумароков задрал голову, поглядев в мутное осеннее небо. — Мое мнение не имеет значения. В Питере у тебя налаженная жизнь, друзья, квартира… А тут что? Мент на окладе?
— Печенная в золе картошка. Наливка. Массаж. Ну и мент на окладе, куда же без этого, — ухватив Сумарокова за ремень, Дина потянула, заставляя подойти ближе. — Будешь кормить меня запеченной картошкой?
— Картошкой? Не камамбером, не пармской ветчиной — картошкой?! Выгодное предложение, надо брать, — улыбнувшись, Сумароков обнял Дину за талию.
— И массаж. Не забывай про массаж.
— Ни в коем случае. Готов
