той же мере, что и в остальных землях Рейха[237]. Этому способствовали поражения на фронте, выход Италии из войны, англо-американские бомбардировки, потоки беженцев и заключённых; влияние же Московской декларации западные историки отрицают. Эван Бьюки признаёт, что декларация воодушевила австрийских подпольщиков, но силы подполья не увеличила, и не способствовала распространению сепаратистских настроений[238]. Роберт Кейзерлингк пишет, что декларация принесла союзникам больше вреда, чем пользы[239]. Операция британских пропагандистов среди солдат-австрийцев на итальянском фронте провалилась[240]. Московская декларация не повлияла на боевой дух германских войск и, вероятно, лишь послужила подспорьем для геббельсовской контрпропаганды[241].
Реакция гражданского населения Австрии, в то время находившейся в глубоком тылу воюющей Германии, на Московскую декларацию была двойственной. С одной стороны люди ошибочно решили, что статус «первой жертвы» поможет Австрии избежать союзных бомбардировок. С другой, «Москва» в названии безошибочно ассоциировалась не с западными союзниками, но с непримиримым большевизмом[242]. В целом население приняло известие безразлично и не поддержало ни одну из оппозиционных Гитлеру групп[243]. Количество арестов в 1943–1944 годы возросло, но 80 % арестованных составляли рабочие-иностранцы, которых в одной Вене было 140 тысяч[244]. В течение 1944 года, по мере ухудшения военной и экономической обстановки, недовольство нарастало и среди австрийцев — но не режимом Гитлера, а наплывом беженцев, особенно протестантов, «с севера»[245]. Конфликты на бытовом уровне не подорвали боевой дух нации. Напротив, успехи союзников на фронтах и возобновление воздушных бомбардировок Австрии лишь консолидировали её население вокруг фигуры фюрера[246]. В ходе неудачного заговора 20 июля 1944 года население Вены полностью поддержало Гитлера[247].
Когда закончилась война
13 апреля 1945 года советские войска заняли Вену. Две недели спустя, 27 апреля, учреждённое советскими оккупационными властями «временное правительство Австрии» под председательством Карла Реннера обнародовало «Декларацию об основании Второй Австрийской республики», в котором буквально воспроизвело текст Московской декларации[248]. Реннер, в прошлом активный сторонник аншлюса[249], по-прежнему считал его исторической необходимостью, и в обращении к нации выражал сожаление о том, что под давлением победителей Австрия и Германия вновь вынуждены существовать раздельно; большинство австрийцев были солидарны с ним в этом[250]. Но декларация 27 апреля, адресованная не столько соотечественникам, сколько странам-победителям, утверждала обратное: события 1938 года были результатом не договора равных сторон и не народного волеизъявления, но «неприкрытого внешнего давления, террористического заговора собственного национал-социалистического меньшинства, обмана и шантажа на переговорах, а затем и открытой военной оккупации… Третий Рейх Адольфа Гитлера лишил народ Австрии власти и свободы волеизъявления, и привёл его на бессмысленную и бесцельную бойню, в которой ни один австриец не желал участвовать»[251].
Декларация 27 апреля 1945 года осторожно отвергла требование Московской декларации о собственном вкладе Австрии в её освобождение: поскольку, утверждали отцы Второй республики, в 1938–1945 годы австрийская государственность временно прервалась, то возрождённая Австрия не должна отвечать за преступления «оккупантов»[252]. В мае — июне 1945 года временное правительство закрепило это положение в официальной «доктрине оккупации» (нем. Okkupationsdoktrin)[253]. Вся вина и вся ответственность за преступления оккупационного режима, утверждали австрийцы, лежала на Германии — единственной преемнице гитлеровского рейха[254]. Практическим следствием «доктрины оккупации» стала позиция МИД Австрии по еврейскому вопросу: поскольку преследование евреев было делом рук не австрийцев, а германских оккупантов, то «в соответствии с международным правом австрийским евреям следует направлять требования о репарациях не Австрии, но германскому рейху»[255]. Для убеждения стран-победителей министр иностранных дел Карл Грубер организовал составление и издание «Красно-бело-красной книги»[256].
Тщательно и пристрастно скомпилированная подборка реальных документов и «исторических» комментариев, по замыслу австрийских политиков, должна была убедить власти стран-победителей в насильственном характере аншлюса (что соответствовало действительности) и о массовом неприятии австрийцами гитлеровского режима (что действительности не соответствовало). Составители «Книги» утверждали, например, что в 1938 году 70 % австрийцев не просто не поддерживали аншлюс, но якобы испытывали к нему «фанатичную вражду»[257]. Так был заложен миф, ставший идеологическим фундаментом послевоенной Австрии[258].
Изначально планировалось, что «Красно-бело-красная книга» будет многотомным изданием. Второй том, который был анонсирован как «повесть об австрийском сопротивлении», так и не вышел в свет: для него, по официальной версии, не нашлось достаточно архивных свидетельств.
Сами основатели Второй республики, вероятно, имели моральное право считать самих себя жертвами политических репрессий. Двенадцать из семнадцати членов кабинета Леопольда Фигля, возглавившего правительство в декабре 1945 года, подвергались преследованию при Дольфусе, Шушниге и Гитлере; cам Фигль пережил заключение в Дахау и Маутхаузене[259] и к «сбежавшим от трудностей» эмигрантам относился высокомерно[260]. Не случайно, что спутником мифа «первой жертвы» стал миф о «дороге в Дахау» (нем. Der Geist der Lagerstrasse[261]): в соответствии с этой легендой во время заключения австрийские политики договорились о прекращении межпартийной вражды и навсегда объединились ради построения новой, демократической Австрии. Представители крупнейших партий Первой республики — консерваторы, социал-демократы и коммунисты — действительно объединились, но лишь в апреле 1945 года. С точки зрения современных историков, политиков объединил не сознательный выбор, но необходимость выживания в тяжелейших послевоенных условиях и целенаправленное давление союзных оккупационных властей[262]. Третьим основополагающим мифом стало утверждение о «всенародном единении» всех австрийцев в деле послевоенного восстановления, без которого страна не смогла бы выжить и возродиться. В действительности не менее важным фактором выживания Австрии была политическая и финансовая поддержка США[263].
Приложение
Что писали и говорили про аншлюс Австрии в 1938 году
Февраль: подготовка к присоединению
12 февраля 1938 года канцлер Австрии Курт Шушниг отправился на переговоры с Гитлером. Его заставили подписать ультиматум из трех пунктов: внешняя и военная политика его страны теперь зависит от немецкой; австрийская правоохранительная система переходит под контроль нацистов; а те из них, что находятся в заключении, попадают под амнистию.
Из поздравлений по случаю Пурима, австрийская газета «Еврейская пресса», 11 марта 1938 года:
«Сложная международная обстановка благоволит действиям тех людей, чьи звезды восходят только ночью. Власть правосудия, мораль, этика, человечность стали лишь модными бессмысленными словечками. Мир преклоняется перед теми, кто бряцает оружием и запугивает людей… Контракты — эти клочки бумаги, что торжественно гарантировали права, — теперь не действуют».
Оказавшись на родине, Курт Шушниг назначил плебисцит. Он призвал австрийцев проголосовать за независимость от Германии. Мероприятие запланировали на 13 марта 1938 года. Незадолго до голосования немцы начали стягивать войска к австрийской границе.
Из сообщения корреспондентов
