детей, требуя приводить их живыми, и Водима старался не думать о том, что этот жуткий тип делал с ними потом. Не знал, и знать не желал ничего об этом!
Водима просто бросал очередную жертву у входа в Чертог, оставляя ее на попечение птицы-девицы Сирин, и шел к Властелину за обещанной наградой. Так продолжалось уже долгие двадцать лет, с тех пор как Водима впервые вошел в мерзлотник после того, как узнал об исчезновении Мастера вместе со всей общиной, в которой к тому времени оставалось всего два десятка человек.
Сколько Водима себя помнил, каждый год Мастер выбирал самого достойного ученика из общины и уводил в Лукоморье, а остальным говорил, что сам уйдет туда последним, после того, как отведет их всех, потому что вернуться назад из Лукоморья невозможно, а Мастер не хотел бросать своих людей на произвол судьбы. Достойными были, по мнению Мастера, те, кто по-настоящему поверил в существование Лукоморья. А те, кто верил недостаточно сильно, попасть туда не могли. «Для таких переход не откроется», – объяснял Мастер. Водима, еще будучи мальчишкой, готов был скорее усомниться в реальности Солнца и Луны, чем в правдивости слов Мастера. Он с нетерпением ждал своей очереди и каждый раз огорчался, когда выбор учителя падал не на него. На занятиях по изучению мира Лукоморья Водима старался проявить особое рвение и наизусть запоминал рассказанные Мастером древние сказки. Одна из них, о диковинных птицах, нравилась Водиме больше всего, и он часто повторял ее про себя, вспоминая свое детство:
**«Поднималась в небо синее птица Матерь Сва – Мать небесная. Вылетал из златого яйца Оpел, возносился Оpел к Солнцу Красному.
И порхнула за ним Алконост – зоревая птица, рассветная, та, что яйца кладет на краю земли, – в сине море у самого берега. Вслед за нею Стpатим – птица грозная. Если птицы те вострепенутся, море синее восколышется, разгуляются ветры буйные, разойдутся великие волны.
А затем поднялась в небо синее птица вещая – Гамаюн.
Что за птицы над полем взмывают? Это соколов сизых стая! Это соколы Финист и Рарог над широкими реют полями!»
Гамаюн представлялась Водиме самой прекрасной из всех птиц. Мастер говорил, что перья у нее синие, как чистое небо, и поет она вещие песни, в которых предсказывает будущее. Но главное – эта птица может сделать человека счастливым. Будущее Водиму не очень-то интересовало – он мечтал о счастье. А вот го́ря хлебнул уже не раз, и то мерзкое жгучее чувство, которое возникало от него внутри, Водима мог сравнить разве что с выпитым залпом стаканом слез. Впервые он отведал горя, когда однажды утром мамы не оказалось дома. Отец сходил к Мастеру и вернулся хмурый. «В Лукоморье ушла, – сообщил он десятилетнему Водиме. – Порадуемся за нее». Но вид у отца был совсем не радостный. А спустя два года исчез и он, и на этот раз горе жгло Водиму так, будто он наглотался тлеющих углей.
Одна женщина из общины взяла к себе осиротевшего мальчишку. К тому времени она уже проводила своего мужа в Лукоморье и жила вдвоем с дочерью одного с Водимой возраста. Девочку звали Аленкой. За годы, проведенные под одной крышей, Водима привязался к ней, как к родной сестре. Вот с потерей Аленки он смириться так и не смог: не сдержался во время очередного занятия и бросился на Мастера с кулаками. Тогда и ногу сломал, даже не мог вспомнить, как. Просто нога опухла на следующий день после того, как лучшие ученики Мастера вышвырнули его за дверь. Долгое время Водима терпел боль, считая, что просто ушибся, но с каждым днем нога выглядела все хуже, а боль усиливалась. Когда стало ясно, что без медицинской помощи ему не обойтись, Водима попросил односельчанина, чтобы тот отвез его в больницу, расположенную в соседней Ныде. Там и выяснилось, что у Водимы сложный перелом. А спустя два месяца оказалось, что поселок Нумги расселили, и ему так и не удалось узнать, куда переехали члены общины. В районной администрации ничего вразумительного не ответили, только предложили работу и служебное жилье. С тех пор интернат стал Водиме домом, в котором каждый год становилось на одного жильца меньше – его, Водимы, стараниями.
А все потому, что он осмелился переступить порог мерзлотника, нарушив наказ Мастера, предупреждавшего всех членов общины даже не приближаться к дверце в холме. Но как же было не переступить тот порог, если Мастер бросил его?! Наверное, посчитал, что достойным Водима не станет никогда. И оказался прав! Ведь, будь Водима достоин, переход в Лукоморье давным-давно открылся бы ему. За двадцать лет Водимой были истоптаны все ходы в ледяном подземелье. Все пути странным образом вели в Лунный Чертог – ледяную пещеру, наполненную таинственными злобными существами, издающими ужасные крики, стоны и смех. Водиме так ни разу и не удалось их разглядеть: существа прятались за пеленой белого пара, висящей вокруг черного озера, в котором часто что-то булькало, словно в глубине притаилось подводное чудовище и пускало пузыри. Единственным чудовищем, которое Водиме удалось увидеть, был Темный Властелин. Его дыры-глазницы, извергающие черные хлопья, цепкие руки с острыми черными ногтями, кривой меч, высекающий из ледяного пола россыпи осколков, – все это стояло у Водимы перед глазами с тех пор, как он впервые увидел его тощую фигуру, выступившую из темных недр подземелья. И хотя было это двадцать лет назад, Водима помнил все до мельчайших подробностей.
Над Темным Властелином кружила полуженщина-полуптица с большими печальными глазами и длинными черными волосами, реющими между распростертых крыльев. Она затянула приятную, но невыносимо тоскливую песню, и Водима понял, что это и есть птица Сирин из сказок Мастера. Ему вспомнились строки, в которых говорилось о птицах, обитающих на темной стороне Лукоморья, в Нави:
**«… стаей черною, мрачным виденьем, с криком громким и жалобой горестной, поднялись птицы, Навью рожденные: птица-лебедь Обида с печальным лицом, вслед – Грифон и Могол, птицы грозные, а за ними – сладкоголосая птица Сирин, что песней печальною одурманивает и манит в царство смерти».
Водима стоял и слушал, не в силах пошевелиться, а худой высокий мужчина, казавшийся ходячим трупом, словно ждал чего-то: вышагивал перед ним взад и вперед, царапая острием меча ледяную поверхность под ногами. Когда Сирин смолкла, «труп» заговорил:
– Милости прошу в Лунный Чертог! Давно у меня гостей не бывало.
– Что это за место? – спросил Водима, цепенея от страха.
– То самое, куда ты путь держал! – ответил жуткий тип.
– Но я в Лукоморье шел!
– Вот и пришел! – В бледном свете, льющемся откуда-то сверху, блеснули крупные желтые зубы собеседника.
Водима посмотрел
