изволит обедать в ресторанчике «Днепр». Ну, ок, «Днепр» так «Днепр». Мне не трудно.
Но, поскольку к Авросу я ходил в простецкой одежде, в охотничьем костюме, то на входе в ресторан как раз-таки возникли некоторые трудности. Иными словами, пускать меня местный вышибала (или швейцар? Как его там…) в приличное общество не захотел.
— Мужик. Я — охотник! — Я показал руку в перчатке.
— К охотникам мы — со всем уважением. Да только в таком виде — нельзя.
— Ну и что? Бить людей, выполняющих свою работу, тоже нельзя. Однако я уже вот-вот начну.
Не то мои суровые слова, не то мрачный вид сыграл роль. В общем, привратник отвалил, и я вошёл.
Дубовицкого увидел сразу же — он сидел почти посередине ресторана и в одиночестве чем-то с аппетитом угощался. Я, обладая нерешённой проблемой, был далёк от мыслей о еде, потому даже не взглянул на стол.
— Добрый день, — плюхнулся я на свободный стул напротив Дубовицкого.
— Добрый, — не стал спорить тот. — Вы, полагаю, по делу?
— Конечно. Договаривались же.
— При всём уважении, договаривались на завтра.
Я произвёл в уме кой-какие расчёты и мысленно матюгнулся. Ну да, поспешил. Дни такие насыщенные идут. Ещё и перемещения по Знакам добавляют. В один день в Питере вопросы порешал, в Поречье вернулся. Оно по ощущениям — уже как два дня.
— Не извольте волноваться, — успокоил меня Дубовицкий. — Сомневаюсь, что до завтра я найду что-то новое. Сведений о чертях в моей библиотеке очень мало.
— Но хоть что-то есть?
— Что-то есть. Чёрт, к примеру, недолюбливает молитву, крёстное знамение — любые атрибуты Православия.
— Ага, — кивнул я, вспомнив, как шарахался от крестного знамения и красного угла огненный змей. — Принято, верю.
— Святая вода также упоминается. Но всё это — не оружие. Это он просто не любит.
— А посерьёзнее? Чтоб не пугнуть, а конкретно уложить?
— Увы, — развёл руками Дубовицкий. — Нашёл одно, не заслуживающее внимания упоминание, что чёрт боится ружейного выстрела. Но опять же — боится, а не умирает…
Хм. Может ли быть такое, чтобы чёрт Авроса сдох, испугавшись выстрела, как такового? Сильно сомневаюсь, конечно же. Да чего там «сомневаюсь». Тупо: не ве-рю. Этак охотники бы чертей пачками выносили. С другой стороны, их попробуй найди сперва, чертей…
— Здесь я усматриваю, впрочем, связь с ещё одной любопытной особенностью. Многие сказания сходятся на том, что чёрт боится грозы.
— Чего? — заржал я.
— Да-да, именно так, я не напутал. Чёрт боится грозы и отчаянно от неё прячется. В грозу практически все его волшебные силы пропадают, и он отчаянно ищет место, где укрыться. Чаще всего прячется под деревьями. В народе считается, что если молния угодила в дерево, то это потому, что там прятался от грозы чёрт. Вполне возможно, что ружейный выстрел для чёрта схож по звуку с громом… Не знаю, Владимир Всеволодович, ей богу. За что взял — за то отдаю.
— Ладно, — вздохнул я. — Отрицательный результат — тоже результат. Пожрать, что ли? Что порекомендуете тут?
Дубовицкий подозвал официанта, продиктовал ему заказ. Официант косился на меня неприветливо, но аристократический авторитет Дубовицкого, видимо, с лихвой покрывал и мою скромную персону.
— Что думаете делать дальше, господин Давыдов? — спросил Дубовицкий, когда мы с ним вышли на улицу.
— Сейчас? Или вообще?
— И то, и другое.
— Да чёрт его знает, простите за каламбур. С лешаком и водяным как-то проще было. А тут — даже непонятно, как эту заразу хвостатую вызвать.
— Ну, вызвать-то, согласно преданиям, довольно просто, — вдруг развеселился Дубовицкий. — Для этого всего-то нужно как можно чаще поминать чёрта. Особенно у родителей хорошо срабатывает: сказал надоевшему ребёнку: «Чтоб тебя чёрт унёс!» — и не успеешь оглянуться, а ребёнка уж нет.
— Хм. Аборт на позднем сроке? Не, ну прикольно, конечно, да только, боюсь, ко мне эта тварь просто так не придёт. Придумает какую-нибудь каверзу для начала.
— Вас это, внезапно, пугает?
— Меня, внезапно, пугает перспектива тупо ждать. Я действовать хочу. Понимаете?
Дубовицкий меня прекрасно понял, и, по всему видать, очень хотел помочь, но помочь не мог ничем.
— Пойду домой, — грустно сказал я. — Вот, ещё и наелся, как дурак, перед возвращением. Тётка Наталья расстроится…
— Не отчаивайтесь вы так, — постарался утешить меня Дубовицкий. — Приходите всё же завтра, как договаривались. Возможно, я смогу найти ещё что-нибудь.
Я пообещал заглянуть и удалился. Подумал вдруг, что возвращаться домой мне не обязательно, и зашёл к Фёдору. Вот тоже место, где мне рады всегда. Устроился перед стоечкой, заказал кружечку. Хм. А жизнь-то — налаживается! Главное в привычку это не превращать.
— Простите, — раздался вдруг сбоку тихий голос.
— Прощаю, только чтоб больше такого не повторялось. А вы о чём, собственно?
Я повернул голову и увидел мужичка. Такого тщедушного, с жалкими обвисшими усами. Явно какой-то конторский служащий: ветхий пиджачишко в пользу этой версии буквально орёт.
— Садись, друг, — устыдился я своей резкости. — Чего случилось? Рассказывай.
В том, что что-то случилось, я не сомневался. Просто так этот дяденька к страшному и опасному охотнику на пушечный выстрел бы не подошёл. Вон, руки так и дрожат.
— Пивка? — предложил я. — Покрепче чего-нибудь?
— Нет-нет, благодарю.
— Я плачу, всё нормально.
— Да я, право же, не пью…
— Похвально. А какие тогда у тебя проблемы?
Блин. Вот как настроение испортится, так я вообще ничего с собой поделать не могу. Каждая фраза звучит как наезд. Сейчас мужичок расстроится совсем и убежит.
Но мужичок оказался не робкого десятка. Он откашлялся и, оглядевшись, заговорил:
— Переехали мы недавно. Пришлось. Совпало, понимаете ли: владелец квартплату поднял, жена родила, а жалованье в конторе срезали… В том моей вины нет — подставили меня. Но разве кому докажешь…
— Навтыкать, что ли, кому в конторе? Ну, сейчас, пиво допью — да веди. Дело нехитрое, заодно, может, развеселюсь чуток…
— Навты… Ах, нет, боюсь, вы меня совершенно неправильно поняли. Это всё обстоятельства, с которыми я смирился. Жизнь поворачивается то так, то этак… Что тут поделаешь.
— Да можно всякое поделать. Например, взять её, повернуть, как тебе надо, и нагнуть. А чего с ней, спрашивается, церемониться? Можно подумать, она с кем-то церемонится.
