деловито оглядывает нас с Филом. Мы догадались.
– Ага. Сбежала. Как в воду канула. Вчера утром я принесла ей тосты в постель, а в комнате пусто. С тех пор мы ее ищем и понятия не имеем, где она сейчас. Энди возглавляет поиски. Он…
Мишель осекается и смотрит в грязное двойное окно над раковиной. Чайник щелкает и перестает булькать. Мишель возвращается к столу и приглашает нас присесть.
Она церемонно расставляет кофейные чашки на складном деревянном столике, и мы садимся.
Фил снимает, как Мишель отпивает кофе. Судя по надписи на исходящей паром чашке, кофе сделает любой день ярче. Очень на это надеюсь, потому что денек у всех у нас выдался мрачноватый.
Я смотрю на серо-коричневую жижу в своей чашке; не растворившиеся крупинки кофе отчаянно цепляются за белую керамику.
Черт. Ситуация – хуже не придумаешь. Все это очень некстати. Я вспоминаю о пакетике, спрятанном на чердаке. И чувство вины, как первая костяшка домино, начинает нагромождать ошибку на ошибку. Нужно сосредоточиться. Справиться с возникшим чувством, пока не приехал полицейский Энди.
И где, черт возьми, Холли?
Хозяйка дома аккуратно, обеими руками, отставляет кружку и начинает рассказывать.
– В общем, вот что нам известно.
Она поднимает взгляд с уверенностью законопослушной гражданки, которой нечего скрывать. Она уже раз десять это повторяла, ночь не спала. По ней видно. Я за свою карьеру брала интервью у многих людей и вижу: женщина рассказывает это не в первый раз.
– В общем, я забрала Холли, встретила ее, знаете, возле черного хода тюрьмы в восемь утра, двенадцатого сентября. Семь дней прошло. Она всю неделю дома сидела. Смотрела телевизор, спала. В тюрьме разве выспишься как следует? Дочь такая замученная приехала. А позавчера, в субботу, мы договорились заскочить к Шинед – моя подруга с работы, раньше была парикмахершей, – чтобы та привела в порядок волосы Холли. Она все печалилась, что стало с ее мелированием в тюрьме, и Шинед сказала, что покрасит мою девочку бесплатно. Вот мы и поехали. Я купила ей новую одежду – «Адидас», молодежь сейчас любит. – Она улыбается, как мать, которая хорошо знает своего ребенка. – И Холли надела все новое. Потом мы отправились в «Нандо», поесть курицу. Ей ужасно хотелось в «Нандо». Она твердила об этом не умолкая. Ну, понимаете, в тюрьме с едой тяжко. Она приехала домой худая, словно щепка. Вы же ее видели. В общем, она обожала чертов «Нандо». В этот раз заказала себе половину цыпленка и разных гарниров понемногу. Была довольна как слон. Потом мы приехали домой. Она сказала, что хочет сделать несколько звонков с ноутбука, ушла в свою комнату и долго не выходила, а потом мы посмотрели несколько старых серий шоу Кардашьян в записи. Она устала и часов в девять пошла спать. Все как обычно. Холли казалась счастливой, как в старые времена. А вчера утром, когда я зашла в комнату, ее там не оказалось. Она взяла с собой совсем мало вещей. Ни записки не оставила, ничего. Я уже говорила Энди, что дочь взяла: фотографию, где мы с ней вместе. Ту же, что в тюрьму. Она всегда держала эту карточку возле кровати, очень ее любила. Говорила, что всегда смотрит на нее, когда скучает по мне. Холли очень редко проявляла чувства, так что я запомнила.
Мишель умолкает. Больше ей сказать нечего.
– Вы знаете, куда она могла пойти? – спрашиваю я.
Она заглядывает в чашку и хмыкает.
– Нет, откуда. Только догадываюсь. Полиция ведет расследование, и, честно говоря, я уж и не знаю, говорят ли мне всю правду. Энди работает в управлении специальных операций, из таких ничего клещами не вытянуть. Слышали о пятнадцатом отделе? Борьба с терроризмом, все такое.
Это настолько неожиданно, что я с трудом удерживаюсь от смеха. Фил удивленно оглядывается на меня. СО‑15. Черт возьми! Я всматриваюсь в лицо Мишель и вижу на нем лишь отстраненность и усталость. Она не шутит. Качаю головой. Нет. Естественно, я ничего не знаю о контртерроризме.
– Я просто… Не могу поверить, что моя Холли может быть в таком замешана, – продолжает женщина. – Она никогда ни во что подобное не ввязывалась, даже не упоминала бога или какую-то там религию. Энди, конечно, славный парень, но тут он ошибается. Я ему верю, только… Не знаю, пусть он просто вернет ее домой, это самое главное. Остальное не важно.
Мишель достает из кармана мятую пачку, вытаскивает сигарету. Когда щелкает зажигалка и комната наполняется дымом, я вдруг вспоминаю о тесте на беременность, о синем крестике. Мишель смотрит на нас через стол, подается вперед.
– Видите ли, Холли никогда звезд с неба не хватала. Язык у нее подвешен, но она легко поддается влиянию. У дочери всегда так: соперничество, азарт. «Я круче, я могу сделать это лучше, чем ты». Понимаете? А «этим» может стать все что угодно. Хоть глупость какая, хоть поджог автобуса. Ей нравится играть на публику. Она любит порисоваться, и только. Она всегда такой была, хотя в последнее время немного перешла границы. Чем старше, тем дальше готова зайти. Я сама виновата. Ее отец подавал не лучший пример, а потом она связалась с Ашем… простите, с Ашаром и его компанией. Странно: Ашар в школе был таким хорошим мальчиком. Добропорядочная турецкая семья. Я даже встречалась пару раз с его мамой. Не понимаю… Возможно, я уделяла Холли слишком мало времени. Но кому-то нужно было работать, а ее папаша определенно не собирался.
Она замолкает: разговор ушел не туда. Она заблудилась в собственных мыслях и тянет нас за собой. Нужно вывести ее обратно на свет.
– Холли ушла одна? – спрашиваю я. – Или с кем-то? – Это следующий вопрос, по логике вещей. И кажется, я знаю ответ.
– С Ашем… Ашаром, – быстро поправляется она.
Я киваю. Теперь все начинает складываться. Аш – тот самый приятель Холли, отличившийся в истории с автобусом. И в голосе Мишель сейчас звучит не вина, а самооправдание. Она ни в чем не виновата. Что она могла? Это все Холли и Аш виноваты. Дети просто хулиганят… Никакой угрозы нет… Ну, заигрались детишки.
До меня наконец дошло, что происходит. Кусочки мозаики складываются в картину, как детальки в «Тетрисе». Я уверена, что Энди из СО‑15 просветит нас, как только приедет. Снимать он нам, скорее всего, не позволит. Пока он не приехал, нужно заснять как можно больше, это очевидно. Пока нас не попросили прекратить съемку.
Я встаю и начинаю деловито распоряжаться, меняя атмосферу в захламленной квартире.
– Мишель,
