моим прадедушкой, сгорела дотла. В нее попала молния. Мы с Миком восстановили ее с нуля.
Я смотрю на его профиль, такой красивый и жесткий.
Его место здесь, в этой безмолвной глуши. Он принадлежит ей так же, как волки, лось и его друг, высокомерный ворон. Он такой же неукротимый, как и все дикие существа, населяющие это место, и живет такой же жизнью, как и они.
Дикарь.
— Я тоже выросла в хижине.
Когда он смотрит на меня, его взгляд такой пронзительный, что мне приходится отвести взгляд.
— На озере Тахо. Она была меньше этого места. Мой прадедушка его не строил. Но оно напоминает мне о том месте. Запах. Сосны. Дикость вокруг всего, то, что ты так близко к природе, напоминает тебе, что ты тоже ее часть. В своей городской квартире я всегда чувствовала себя отделенным от всего остального. Как будто настоящая жизнь была где-то в другом месте, снаружи. Но в лесу я чувствую себя более...
Я останавливаюсь, подыскивая слово, пока Малек не подсказывает его.
— Живой.
Я киваю. — И в безапасности.
— Вот почему мне это нравится.
— Тебе идет.
После короткой паузы он говорит: — У меня тоже есть место в городе. Москва. Я остаюсь там, когда этого требует работа. Но я бы предпочел быть здесь.
— Как далеко отсюда до Москвы?
— Час езды на машине до ближайшего города, затем двухчасовой перелет.
Это поражает меня. — О.
— Что?
— Ты можешь позаботиться о своих делах за один день съездить туда и обратно, который включает в себя шесть часов пути?
Он тихо говорит: — Я очень хорош в том, что делаю.
Я вдыхаю чистый, холодный воздух, позволяя ему прояснить мою голову и успокоить меня. — Убивая людей.
Он некоторое время пялится на мой профиль, затем говорит: — Мне интересно, что тебя, кажется, это не беспокоит.
— Конечно, меня это беспокоит. Я на мгновение задумываюсь. — Хотя, честно говоря, я бы беспокоилась гораздо больше, если бы ты убивал котят. Людей в целом переоценивают. И ты, вероятно, просто убиваешь других плохих парней, мафиози и тому подобное, поэтому часть меня думает, что ты делаешь что-то полезное для общества. И да, я понимаю, что это смешно, и у меня нет возможности узнать, насилуешь ли ты монахинь, сжигаешь ли приюты и взрываешь ли классы в детских садах, но просто этот глупый голосок в моей голове говорит мне, что для плохого парня ты на самом деле довольно хорош.
Мой вздох тяжел. — Но я не в своем уме, так что отнесись ко всему этому с долей серьезности.
Проходят минуты молчания. Затем он говорит тихим голосом: — Из всех людей, которых я встречал и которые знают, чем я занимаюсь, ты единственная, кто когда-либо относился ко мне как к человеку.
Мы стоим в тишине, глядя на луг и деревья. В моей груди быстро нарастает боль.
— Maл?
— Да?
— Мне жаль твоего брата.
Он напрягается.
— Я говорю это не потому, что не хочу, чтобы ты убивал Деклана. Я имею в виду, я не хочу, чтобы ты убивал Деклана, но это другое. Я просто ... я сожалею о твоей потере. Даже если мы не настолько близки, если моя сестра умрет, часть меня тоже умрет.
Немного подумав, я неохотно признаю: — Возможно, лучшая часть.
Я смотрю на него. Он медленно вдыхает, его ноздри раздуваются, а губы поджимаются.
Я снова обращаю внимание на вид, не зная, что еще сказать. Мы долго стоим бок о бок, прислушиваясь к тишине, пока он не выдыхает.
—Твой телохранитель. Киран.
У меня перехватывает дыхание. — Ты что-нибудь выяснил?
—Он жив. Провел некоторое время в отделении интенсивной терапии, но он выживет.
Прижимая руку к своему колотящемуся сердцу, я прерывисто выдыхаю. — Слава богу.
—Другой. Блондин.
Тон его голоса заставляет меня нервничать. — Паук? С ним все в порядке?
Он кивает, затем задумчиво произносит: — Я должен отдать должное вашим ирландцам, они упрямая компания. Тупые, но настойчивые.
—Что ты имеешь в виду?
Он поворачивает голову и смотрит на меня сверху вниз темными, бесстрастными глазами. — Паук в Москве. Он приехал чтобы найти тебя.
От этого у меня перехватывает дыхание. От шока, но также и от страха, потому что я знаю, что Мал сделает дальше.
И это не значит, что он принесет Пауку приветственную корзину.
В панике я поворачиваюсь к нему и хватаю за руку. — Пожалуйста, не...
—Побереги дыхание, — перебивает он. —Я не буду его убивать.
Я приваливаюсь к перилам крыльца, закрываю глаза и делаю глубокий вдох. — Спасибо.
—Кажется, тебе особенно нравится он.
Его тон ровный, но в нем есть скрытое течение. Резкость. Когда я смотрю на него, он смотрит на меня из-под полуприкрытых век.
Это тлеющий взгляд. Напряженный. И явно собственнический.
У меня пересыхает во рту. Я облизываю губы, прежде чем заговорить. — Да. Он мой друг.
—Друг.
Он растягивает слово, повторяя его так, словно оно неприятно на вкус у него во рту.
— Да. Друг. Уверен, ты знаком с этой концепцией.
Его челюсть сжимается. Он смотрит на меня свысока, весь напускной мачо и фыркает как бык. — У меня нет друзей.
— Это не так.
— Нет, я знаю лучше.
— Да, есть, упрямый осел.
— Назови одного.
— Я.
Он смотрит на меня так, словно я окончательно сошла с ума и должна быть навсегда заперта ради безопасности человечества.
Я тяжело вздыхаю. — О, заткнись. Я знаю, что в этом нет никакого смысла. И все же это правда.
Его руки сжимаются. Сбоку на его шее вздувается вена. Он подходит ко мне ближе, глаза сверкают.
Прежде чем он успевает выкрикнуть мне оскорбления в лицо, я громко говорю: — Мне все равно, нравится тебе это или нет.
— Я похитил тебя!
— Ты спас меня от смерти от огнестрельного ранения.
— Выстрел, который предназначался мне!
— Да, и с тех пор ты балуешь меня, до смерти беспокоишься из-за каждого моего легкого кашля и щадишь людей, которых ты обычно убивал, потому что я тебя об этом попросила. Если только эта история про Паука не была ложью, но я не думаю, что это было так, потому что я знаю, что ты не любишь разочаровывать меня.
Когда он исполняет свой ритуал рычащего-ощетинившегося-мачо, я пренебрежительно машу ему рукой. Я еще не закончила говорить.
— Кроме того, ты держал свои руки при себе и свой член в штанах, хотя мы оба знаем, что ты этого не хочешь, и я ничего не смогу сделать, чтобы заставить тебя остановиться, если ты решишь поступить со мной по-своему.
Сквозь стиснутые зубы, напрягая жилы на шее, он недоверчиво спрашивает: — Хочешь, я поступлю по-моему?
—
