на Эрвина.
— Пошли, — за моей спиной появляется мама и тащит в коридор. — Дай им поболтать.
— Они не болтают!
В этот раз Эрвин уворачивается от удара папы, и сам отвечает ему кулаком в глаз.
— Ах ты сучонок! — ревет папа, и от его баса трясутся стены.
— Эт болтовня по-мужски, — мама заволакивает меня в коридор и тянет на кухню, сдвигая ногой ящики и мешки. — А мы чай попьем, милая.
— Получил, урод?! — гаркает папа и раздается грохот, а затем новый глухой удар. Голос становится глухим и сдавленным. — Вот же…сучий потрох…
— Я твой Альфа! — рычит Анрей. — Ты моей крови!
— Хренальфа! Меня твоей кровью обманом напоили!
— Тогда бы ты, рыжий дурак, помер бы!
— Да лучше бы помер!
— Можем устроить!
— Это я вам, гаденыши, устрою!
Рык грохот, удары и ругань, а мама захлопывает дверь кухни, приглаживает волосы и медленно выдыхает:
— Это было ожидаемо.
— Они поубивают друг друга! — рвусь к двери, и мама отталкивает меня к столу.
— Делим роли, Тина. Они друг друга убивают, а мы пьем чай с булочками и вареньем! — зло шипит на меня. — И болтаем о женских глупостях!
— О каких?!
— О том, какую ткань купить для пеленочек! — мама повышает голос, чтобы заглушить рев папы и рык Анрея. — А какие ленточки к ним закажем! Раз мальчик, то голубые! Но какие оттенки голубых? М? Об этом уже сейчас надо подумать! А еще о платьях, — плывет мимо к печи, — тебе будут нужны новые платья. Корсеты уже не поносишь, дорогуша, а красивой и изящной надо быть и с животиком, а то некоторые как пузатые коровы ходят.
Оглядывается и ласково улыбается:
— Твоему папе надо выпустить пар. Даже твои мальчики это поняли.
Глава 58. Это любовь
Вваливаются и садятся за стол. Все трое всклокоченные, с кровавыми потёками на лице и с порванной одеждой.
— Давай, жена, три стакана и рябиновую настойку, — говорит папа и смотрит на меня, когда открываю рот, — а ты помолчи пока.
Рот закрываю. Затем он с рыком вправляет вывихнутый мизинец.
Встает и шагает к ящику в углу кухни:
— Так и думала, что пойло твое не надо далеко прятать.
Анрей и Эрвин смотрят на меня и не моргают. Хотят схватить меня в охапку и без лишних разговоров утащить в лес, но это будет очень невежливо. Да и цель у них теперь не только в том, чтобы быть рядом. Им надо еще и подружиться с моим папулей, который оказался нормальным мужик. Свой он.
Мама разливает настойку по стаканам. Садится и с осуждением вздыхает.
— Будем, — папа хватает стакан.
Они сурово чокаются, залпом выжирают настойку и все трое рычат в кулаки. Мама закатывает глаза.
— Они на твои руки сердце пасти раскрыли, — папа стакан отставляет и серьезно вглядывается в мои глаза. — Я, как простой человек, не одобряю двух мужей. Потому что это, доча, изврат. Но с другой стороны, — переводит взгляд на Анрея и Эрвина, — они же одинаковые. Кто есть кто я так и не понял. Просто один охламон разделился на два. Поэтому буду считать, что потенциальный зять у меня один, и у меня в глазах двоится.
Вновь смотрит на меня:
— Не хочешь замуж, то не пойдешь, — папа пожимает плечами. — Тебе решать. Можем бегать всей толпой от двух придурочных волков. Тоже развлечение. Там еще парочку детишек родишь, пока мы кочуем, и уже тогда можно будет вернуться.
— А по какому пути вы собрались ехать? — спрашивает Анрей.
— По очень запутанному, — отвечает папа и щурится на него. — Никаких прямых и легких путей.
— Тогда вам точно не обойтись без двух крепких охранников, — Эрвин улыбается. — Запутанные пути таят много опасностей.
— И, что, вы лес бросите? — мама недоверчиво вскидывает бровь.
— Так-то мы должны быть мертвыми, нет? — Анрей хмыкает. — И лес бы принял такой исход, если бы, — смотрит на меня, — не вмешалась одна упрямая и решительная красавица. Ради этой красавицы можно теперь и побегать.
Прячу руки под стол и молчу, но и без моих слов понятно, что я смущена, взволнована и рада тому, что близнецы явились ко мне.
— А давайте мы вас троих отправим в увлекательное путешествие по очень запутанному пути, а? — папа подпирает лицо рукой, — а мы останемся тут. Я же не выдержу всех этих долгоиграющих брачных игр под носом.
— Поехали, Тина, на край света? — шепчет Эрвин, вглядываясь в мои глаза. — Втроем. Бросим все, если ты этого хочешь. Тогда нам точно никто не указ, как жить и как любить.
— Да будто сейчас указ, — мама скрещивает руки на груди.
— Без обид, но вы мешаете нам, — вздыхает Анрей.
— Конечно, легко объясняться в любви наедине без свидетелей, — хмыкает мама.
— И звать на край света. Ишь ты, уже решили совсем куда-то увезти мою дочь.
Напряженное молчание, и Эрвин медленно выдыхает. Смотрит на меня:
— Будь с нами, Тина. И наши жизни связались не в ту ночь с пирожными, а в тот солнечный день, когда ты вырвала нас из лап смерти. И у нас не будет другого выбора, как следовать за тобой, потому что ты есть наша жизнь.
— Мы… — глаза Анрея горят желтым огнем, — теперь только твои. И разве женщины не в ответе за тех, кого приручили? У тебя получилось, Ягодка, приручить двух волков. И этого мы боялись. Оказаться в женской власти и зверем, и человеком, но под этой властью нам мягко, уютно и сладко.
— Хотим засыпать и просыпаться с тобой. И неважно где. В лесу, в спальне, в поле, в дешевой комнате трактира или в телеге.
Сердце стучит громко и сильно.
— А ты этого хочешь? — едва слышно спрашивает Анрей.
— Конечно, она этого хочет, — шмыгает папа и вскидывает в мою сторону руку. — Да она сейчас разревется!
— Вот теперь соглашусь, что мы тут портим атмосферу, — мама вздыхает и придвигает к себе пустой стакан. — Но мы никуда не уйдем.
— Мы не знаем, как правильно любить, — Анрей тянет ко мне руку через стол, и я несмело вкладываю свою ладонь в его. — Но мы тут по зову сердца, а не по зову Луны. И тосковали мы не по неизвестности, а по твоим глазам, смеху, и даже по твоим оскорблениям.
— Будь нашей любимой, нашей женой и нашей волчицей, — Эрвин тоже протягивает руку, и я сжимаю его пальцы.
— И я буду одной единственной? — шепчу я. Одной единственной на всю жизнь.
— Одной единственной, — отвечают Анрей и Эрвин.
— Я, как ведьма, принимаю и свидетельствую ваши слова, зайчики, — с угрозой
