когда все вокруг давят опытом и авторитетом, соображают, «как правильно».
– Нет никакого правильно: «Делаю, что могу…» Даже не так: «Делаю, как и что могу…» Насилием над личностью ничего не добьёшься, кроме агрессии и лжи… кроме потери доверия. Поддержать, быть рядом, наблюдать, подставить плечо – да! Давить, заставлять, работать гидравлическим прессом и болгаркой в одном лице – нет…
Пытаюсь перебить:
– Отец практически то же самое сказал…
Юрка как будто не слышит, монотонно продолжает:
– Увидеть свою девушку выходящей или вынесенной из клуба в окружении подруг, когда она заявляла, что будет дома… Поехать за ней, убедиться, что она не одна, что всё в порядке. Дождаться подтверждения, не нарушая границ, сделать вид, что ничего не знаешь, ничего не было, и, главное, не осуждать – способ предоставить выбор…
Глазами хлопаю, рта раскрыть не могу. Он сейчас о нас. О нас!
– Ты…
– Ага! Случайно. Не переживай. Военные тайны хранить умею. Тем более это могла быть незапланированная акция. А если и запланированная – наш косяк. Душить любовью – последнее дело. Если тебе не доверяют – сам виноват. Значит, не заслужил доверия, правды. Спугнул искренность.
Шок и полный ступор, слабость в ногах, сердце бьётся, как отбойный молоток. Юра смотрит на меня без осуждения, без лукавства, тепло, по-доброму, с сожалением.
– Аль, ты прости Бека.
– Мне простить?! Ничего не соображаю. За что? Вроде мой залёт…
– За то, что он ни себе, ни тебе не даёт свободы. Как показывает наша с ним общая практика, по ходу – шанса на настоящую близость, на правду не оставляет. Ладно, не до конца, но конкретно так сокращает. Он ведь не злой, хороший человек… Сложный, да! Но точно не плохой. Захочешь поговорить – я здесь. Захочешь помолчать – я здесь.
– Надо переварить…
– Естественно! Ещё поесть! Могу накормить! Яичницу готовлю идеально, ни одного желтка не растечётся, фирма веников не вяжет! – улыбнулся парень.
– Не! Спасибо! Мама ждёт… и Ден вроде как тоже… – мнусь и краснею – натурально гимназистка.
– Проводить?
– Ой, Юрий Юрьевич, тут идти‑то осталось! Два двора, три подворотни! – расплылась в ответной улыбке, сама не заметила как.
– Тогда по койкам и отбой! Во вторник приходи на репу! Подруга твоя к концу подгребёт. Я не инквизиция – мучить Машу нашей музыкой. Потом все вместе ко мне в гости?
– Договорились, Юр!.. Спасибо… за всё…
– Беку привет не передавай, – невзначай бросил басист.
Бек
43
После трудовых выходных, практически бессонной ночи, нескольких часов беспрерывной игры на гитаре и утреннего зала в придачу конечности Дениса почти не слушались.
Навалилась странная полуапатия, полуусталость – мертвенная.
Забыв обо всём на свете, даже Але позвонить или, на худой конец, написать, Бек-Назаров добрёл невыносимые пятьсот метров от базы до дома. Залез под душ, ничего не съел (банально не хватило сил), упал на диван.
Из приятного забытья зверски и бесцеремонно выдрала мелодия входящего, которую парень услышал и узнал бы в коме. Сонно, бессознательно ответил:
– Аля!
– Ден! С тобой всё в порядке? – голос на том конце звучал будто из далёкой-далёкой галактики. Обеспокоенный, тревожный.
– Угу, вырубился, видимо, устал… Как ты? Приехала? – не проснувшись окончательно, пробормотал парень.
– Знаешь, наконец‑то твой организм потребовал отдыха! Вы, биороботы, существа прочные, но не неубиваемые! Почти дома, сейчас зайду к маме, переоденусь и, если хочешь, к тебе? Время есть, отец дежурит – приготовлю что‑нибудь. Мать должна отпустить. В последнее время она лояльно настроена. Ты её покорил.
– Давай встречу? – неуверенный в способности пошевелиться, предложил Бек.
– Дорогу знаю, тебя люблю – поспи немножко, пожалуйста! Ночью по-любому сядешь клацать по клавиатуре!
Денис услышал только «тебя люблю» и опять провалился в сон.
Стремительно пересекая широкий проспект по «зебре» прямо у памятника Сергею Павловичу, Аля почувствовала беспокойство и уколы совести. Лысые деревья укоряюще грозили кривыми ветками, машины бесили, воздух давил, мутное небо словно грузом упало на плечи. Стало противно от самой себя.
«Твой молодой человек из сил выбивается, пашет как вол, с родителями твоими же контакт налаживает, а ты, дрянь такая, по бывшим шляешься! Помогаешь им по первому требованию и секреты вселенского масштаба с лёту выбалтываешь! Пожалей “Лунохода”! Он, конечно, тот ещё тиран и деспот, но такого не заслужил! Правды заслужил! Не повторяй прошлых ошибок. Юра дело говорит – будь откровенной, честной. Научись уважать, если не себя, то хотя бы Дена… Не повторяй прошлых ошибок…» – думала девушка, взбираясь по лестнице на шестой этаж.
Металлическая серая дверь оказалась заперта на нижний замок – верный признак присутствия кого‑то в квартире.
– Мама! – на всякий случай тихо, боясь разбудить, позвала одиннадцатиклассница.
– Дочь! Это ты? – послышался хриплый голос из гостиной.
– Я, мамочка! Спишь?
– Не совсем – дремала. Устала. К тёте твоей днём ездила, тебе привет от систер. Как поучилась? – уже бодрее спросила врач.
В комнате горел свет. Ночников и настольных ламп не было – ставить некуда и незачем. Большой деревянный стол, окружённый стульями «для гостей», два кресла, видавшая виды шведская стенка, разложенный диван, тумба с телевизором и «дивидишником», выход на лоджию – вся обстановка. Красивая женщина среднего возраста с ухоженным каре, молодым усталым лицом, подтянутой фигурой подняла голову с подушки, оперлась на локоть, тряхнула волосами, прогоняя сонливость.
– Не училась мам, забила… – набравшись храбрости, призналась Аля.
– Люша, почему? Тяжело мотаться? Там, наверное, важное что‑то дают, поступать же… – неожиданно мягко, понимающе отозвалась врач.
– По факту ничего там не дают. Ты в курсе программы одиннадцатой школы? Мы всё это пару лет назад на обществознании проходили. И даже больше. Экзаменационные вопросы, скорее всего, ничего общего с этими воскресными занудствованиями иметь не будут.
– Тогда где была? У Дениса? С девочками?
– Нет. Помогала старому знакомому с переводом, считай, на работе. Неплохо получилось – около двадцати тысяч знаков за четыре с половиной часа с коротким перерывом…
Акушер-гинеколог посмотрела на дочь задумчиво и грустно:
– Что с тобой происходит, девочка моя? Как будто радость ушла, задор, живость, что ли? Печальная ходишь, иногда просто тень. Вроде хорошие подруги, нравятся мне они или нет – дело десятое… Есть молодой человек: красивый, интересный, заботливый, весь в тебе… Учёба не сильно давит… Умница, красавица… Но вижу, что‑то мучает… а ты не рассказываешь…
– Мам, сама не понимаю. Не радует ничто. Апатия. Хожу «Снайперов» с Сургановой слушаю, грустных «Ноу Даут» и не хочу больше ничего… В зал на автомате. Дарья, Машка, Ксюха – да, когда с ними, поживее… Денис… с
