Дитрих отыскал каменотеса на лугу — тот наблюдал за погрузкой телег.
— Посмотри внимательно, что бочонок привязан крепко, — предупредил Грегор сына. — Добрый день, пастор. У вас есть что-нибудь на продажу?
Дитрих вручил ему письмо:
— На продажу нет, а вот это нужно передать архидьякону Вилли.
Каменотес осмотрел пакет и красную сургучовую печать, на которой Дитрих оставил свой оттиск.
— Выглядит официально, — произнес каменотес.
— Всего лишь некоторые вопросы, которые я хотел ему задать.
Грегор засмеялся:
— Я думал, что вы как раз тот, у кого есть ответы! Вы никогда не идете в город с нами, пастор, Ученый человек, подобный вам, наверняка нашел бы там для себя много интересного
— Возможно, даже слишком много, — ответил Дитрих. — Известно ли тебе, что брат Петр из Апулии однажды ответил, когда его спросили, что он думает об учении Иоахима из Флоры?
Грегор залез под днище телеги и принялся смазывать ось»
— Нет, и что же?
— Он сказал: «Меня так же мало заботит Иоахим, как и пятое колесо в телеге».
— Что? Пятое колесо? Ха ха-ха! Ай, черт побери! — Грегор стукнулся головой о днище. — Пятое колесо! — повторил он, вылезая наружу. — Это смешно. О-ох.
Дитрих повернулся и увидел удаляющегося брата Иоахима. Он устремился было за ним, но Эверард, надзиравший за повозками поместья, поймал его за руку:
— Герр вызвал троих из своих рыцарей служить в качестве охранников, — сказал он, — но он желает, чтобы Макс возглавил отряд пеших воинов. Фалькенштайн не будет грабить обоз, идущий вниз по долине. На что ему мед — разве только подсластить свой нрав? Но возвращающийся обоз может оказаться слишком большим искушением. Все это серебро будет звенеть, словно колокол, созывающий на мессу, и его жадность может пересилить осмотрительность. Макс ушел в лазаретто. Возьмите одного из palefridi[125]герра и поезжайте за ним.
Дитрих махнул в сторону удаляющегося гостя:
— Я должен поговорить с…
— Герр произнес слово «тотчас». Спорьте с ним, а не со мной.
Дитрих не хотел отправляться с визитом к говорящим животным. Кто знает, к каким поступкам приведут их звериные инстинкты? Он бросил взгляд на солнце:
— Макс, должно быть, уже на обратном пути. Эверард скривил рот:
— А может, и нет. Таковыми были указания герра. Никто более не имеет позволения идти туда, слава Всевышнему, чтобы общаться с… ними.
Дитрих запнулся:
— Манфред рассказал тебе, ведь так? О крэнках? Эверард избегал смотреть ему прямо в глаза:
— Я не знаю, что хуже: встретиться с ними лицом к лицу или только представлять себе их. — Он поежился. — Да, он рассказал мне о них, и Макс, который употребляет свою голову не только на то, чтобы носить шлем, божится, что они смертны. Что до меня, то я должен снарядить обоз. Не мешайте мне. Тьерри и прочие прибудут завтра, а я не готов.
Дитрих пересек долину к конюшням, где его уже поджидал Гюнтер с прекрасным маршевым конем.
— Мне жаль, — сказал Гюнтер, — что я не могу предложить вам дженет.
Дженет, или испанская порода низкорослых лошадей, разводилась как верховая для женщин и священников и унаследовала от мулов более флегматичный нрав.
Уязвленный, Дитрих проигнорировал подставленные руки Гюнтера и взлетел в седло со стремени. Приняв поводья у изумленного maier domo, он погарцевал на коне, чтобы дать понять ему, кто тут хозяин, затем ударил пятками в бока. На нем не было шпор — надевший их простолюдин нарушил бы условия Швабского мира, — но конь усвоил урок и резво взял с места.
На дороге Дитрих пустил своего коня рысью, наслаждаясь ритмом движений животного и бьющим в лицо ветром. Давно он уже не ездил на столь прекрасном коне, и на какое-то время его мысли растворились в чистом физическом удовольствии. Но ему не следовало позволять своей гордыне одержать верх. Гюнтер мог озадачиться, как простой бедный священник научился так держаться в седле.
У Манфреда, без сомнения, были свои резоны, но Дитрих предпочел бы, чтобы он не говорил Эверарду о крэнках. Рано или поздно молва просочится наружу, но не было нужды сверлить в бадье все новые отверстия.
* * *
На том месте, где деревья были повалены, он заметил кобылу мельничихи, привязанную к пню, где Хильда оставляла пищу. Других лошадей рядом не было, но, поскольку
Макс не оставил бы Хильду одну, он, должно быть, прискакал на вороном сапожника. Дитрих спешился, стреножил коня и двинулся вперед по оставленным Максом зарубкам.
Хотя солнце и стояло еще высоко, вскоре его окутали зеленоватые сумерки. Сосны и ели вздымались до самого неба, тогда как более скромный по размерам орешник, с ободранным ныне одеянием, переплетался под ними голыми ветвями. Он еще не углубился далеко, как услышал отзывающиеся эхом среди деревьев приглушенные женские вздохи, как будто бы стенал сам лес. Сердце Дитриха заколотилось. Лес, и без того грозный, приобрел еще более зловещий вид. Стенающие дриады вот-вот обнимут его своими холодными голыми пальцами.
Я заблудился, подумал он и в панике стал озираться, ища отметки Макса. Дитрих повернулся, и по щеке больно ударила ветка. Священник ахнул, побежал и наскочил на белую березу. Он закружил, отчаявшись отыскать свою лошадь. Налетев на бугорок, он поскользнулся и упал. Дитрих вжал голову в ковер прошлогодней листвы и мха, ожидая, что лес схватит его.
Но ожидаемого прикосновения так и не случилось, и он понемногу осознал, что стенания прекратились. Подняв голову, он увидал под ним не просвет, где его ожидал конь, а ручей, у которого он и Макс с Хильдой остановились в первый раз. К чахлому дубу, что изгибался с берега потока, стояли привязанными две верховые лошади.
Там были Макс и Хильда, один — зашнуровывающий гульфик на панталонах, другая — одергивающая рубаху. Макс отряхивал листья, грязь и иголки с передника Хильды, лаская при этом ее грудь.
Дитрих отполз назад незамеченным. Макс был прав. В лесу звук разносится далеко. Затем, приподнявшись, Дитрих пополз назад на четвереньках среди елей, продвигаясь на ощупь с опушек в заросли, пока фортуна не указала ему на зарубки, и, следуя по ним, он вышел к месту, где оставил иноходца.
Дженет, которого он видел здесь прежде, исчез.
* * *
Поскольку Макс уже возвращался в деревню, Дитрих тоже повернул своего коня к дому, радуясь, что ему не пришлось идти до лазаретто. Но, достигнув изгиба тропинки, животное заупрямилось. Дитрих сжал брюхо коня коленями, пока тот не сделал нескольких прыжков назад к печи углежогов. Затем конь немного успокоился, пока Дитрих нашептывал животному ласковые слова. Иноходец дико вращал округлившимися глазами и нервно дрожал.
