готовых взвалить на подневольного человека какое-нибудь дополнительное задание. Когда передовая группа Торникрофта в лихой штыковой атаке очистила гряду от неприятеля, оставшаяся часть отряда даже не очень поняла, что же это такое там, наверху, происходило, какие-то крики и суета.
* * *
Пятнадцать буров из Каролинского отряда Хендрика Принслоо, стоявшие в дозоре на обращенной к неприятелю стороне, благополучно отступили и со всех ног помчались в лагерь, располагавшийся на дальнем склоне.
— «Die Engeleske is op die Кор!» («Англичане на горе!»)
После минутного замешательства — буры никак не ожидали ночной атаки на холм — сохранивший свою обычную хладнокровность Луис Бота приказал Хендрику Принслоо, Даниэлю Опперману и Шальку Бюргеру занять все высоты, еще не попавшие в руки противника, и постараться вытеснить ротнеков с господствующей высоты. Буры устроили дикую гонку по горным кручам, стараясь во что бы то ни стало опередить англичан. Они поднялись на Алоэ Коп, Коникал Коп и Твин Пике — и с крайним удивлением обнаружили, что ни одна из этих жизненно важных вершин не занята противником. Теперь они были вверху, а англичане — внизу! Немного отдышавшись, буры сложили из валунов надежные, непроницаемые для винтовочного огня брустверы. Занятые позиции позволяли им обстреливать все еще не осознавших свою ошибку англичан сверху. Те слышали ночью звуки, словно от перекатываемых камней, но не придали этому никакого значения.
Одновременно Бота отдал второй приказ, возымевший решающее влияние на ход приближавшейся битвы. Он разместил свои артиллерийские орудия поодиночке на закрытых позициях, выбранных с таким расчетом, чтобы снаряды могли поражать англичан с достаточной точностью, не задевая при этом засевших в сотне метров от них буров. Решение было несколько рискованным, но оно вполне себя оправдало.
— Wot the fock?...
8:30 утра. Завеса тумана, окутывавшая гору, разорвалась, начались долгие страдания ланкастерцев. Загрохотала бурская артиллерия. Изготовленные Круппом и Крезо снаряды безжалостно перепахивали плато. С окрестных вершин летел град винтовочных пуль. Ланкастерская бригада попала в смертельное полукружье свинца и стали. Спрятаться было негде — немногие, кое-как уложенные валуны почти не давали защиты. Генерал Вудгейт пытался поднять солдат в атаку. В процессе этих попыток он поднял голову и тут же схлопотал чуть повыше глаза снарядный осколок. Вскоре погибших было так много, что уцелевшие получили возможность прятаться за трупами. Оказавшиеся в беспомощном положении солдаты цеплялись за жесткую как камень землю и молили Бога, чтобы следующий снаряд упал подальше, на кого-нибудь другого. Снаряды падали с регулярностью капель из водопроводного крана, через каждые шесть-восемь секунд. Трехдюймовые снаряды орудий, изготовленных на заводах Круппа и Крезо, это была настоящая бойня. И хоть бы какое укрытие.
Так как ни Буллер, ни Уоррен не озаботились заранее мыслью, что же делать дальше — а оставшиеся в долине генералы совершенно не представляли себе, что происходит там, наверху,— Уоррен послал Вудгейту и Торникрофту приказ следующего содержания: «Оставайтесь там, где находитесь».
— Не могу оставаться на открытом месте. Нужно либо наступать либо отходить,— взмолился полковник Торникрофт, после чего шальная пуля вдребезги разбила зеркало его гелиографа.
Ответа не последовало.
Что и не мудрено. Генералу Уоррену приказали захватить холм, не сказав, что же делать со столь ценным приобретением дальше. Это уж была проблема генерала Буллера. И все же Уоррен не стал связываться с Буллером, не стал просить у него дальнейших указаний.
Уоррен смотрел со своего командного пункта на вершину, где умирали солдаты,— и не отдавал никаких приказов.
— А нельзя ли затащить наверх пушки?— поинтересовался он у артиллеристов.
Ответ был отрицательным. Обращенный к англичанам склон холма поднимался слишком круто, чтобы тащить по нему тяжелые, неуклюжие орудия. Вполне естественная мысль выслать разведывательные группы, попробовать найти во вражеской обороне уязвимое место не приходила Уоррену в голову.
Ниже по течению Буллер молча наблюдал за происходящим, затем он приказал обстрелять холмы из тяжелых орудий. Это не принесло особой пользы, буры хорошо окопались, а их орудия не удавалось обнаружить — все из-за того же бездымного пороха. Таким образом, британская артиллерия попусту растрачивала снаряды на скалы и прочую малоинтересную недвижимую собственность. Не подлежит никаким сомнениям, что Буллер понимал реальное положение вещей гораздо лучше Уоррена. Однако он не передал командиру дивизии никакой информации и указаний — не сообщил ему, в частности, что наблюдатели обнаружили на холмах, окружающих Шпиен Коп, буров, так что Уоррен остался при убеждении, что его войска заняли всю гряду. Командующий не хотел вмешиваться в действия своего подчиненного и оставил все управление боем в руках генерала, то ли впавшего в полный ступор, то ли абсолютно неспособного разобраться в обстановке; одно не лучше другого, особенно с точки зрения погибавших наверху солдат.
Один из морских артиллеристов Уоррена обнаружил на Алоэ Коп бура, перебегавшего от валуна к валуну (скорее всего, это был разведчик Луиса Боты, направлявшийся на вершину холма, откуда он корректировал действия бурской артиллерии, обстреливавшей несчастных ланкастерцев). Затем, чуть пониже, было замечено движение окопавшихся буров. По самостоятельному решению артиллеристов тяжелые морские орудия начали забрасывать передний склон Алоэ Коп снарядами, начиненными лиддитом — новейшим по тому времени взрывчатым веществом. Снаряды ложились в самой гуще бурской обороны и причиняли тяжелые потери. К счастью для бойцов генерала Боты, Уоррен настолько не понимал обстановки, что сразу же приказал прекратить этот весьма эффективный обстрел в ложной уверенности, что его жертвами становятся не буры, а британские солдаты. А ведь еще несколько снарядов, выпущенных с той же точностью, и Алоэ Коп перестал бы быть угрозой.
Безжалостные лучи солнца в сочетании с полным безветрием превратили Шпиен Коп в адское пекло. Пыль, тучами поднимавшаяся после каждого взрыва снаряда, забивала солдатам ноздри, они дышали широко раскрытыми ртами, теперь пыль попадала им в горло и легкие, вызывала приступы удушливого кашля. Кордитный дым разъедал глаза, слепил потоками слез. Бледное, призрачное солнце еле проглядывало сквозь коричневую завесу взбитой взрывами пыли. Жажда мучила британцев ничуть не меньше, чем обстрел, их распухшие языки едва помещались во рту, иссохшие губы растрескались и кровоточили, фляги давно опустели — все вода была выпита во время подъема. Вконец обезумевший солдат набрал горсть сахарно-белого песка, поднес ее к губам — и тут же получил пулю в голову. Такая судьба постигала любого, кто подавал признаки жизни, его сразу же срезала пуля одного из бурских снайперов, засевших за камнями на окрестных холмах. Тех же, кто не шевелился, кто притворился мертвым, доводили до безумия укусы залезавших под гимнастерку муравьев. Прямо перед окопом
