все пошло не так…
– И мы бы сидели в отменном дерьме, – поддержал Мостовой.
Серега Викулов в полосатой пижаме скрючился на подоконнике, курил. Он изменился за сутки, сильно сдал, глаза ввалились, утратили подвижность. Пробегающая мимо санитарка хотела сделать замечание за курение в медучреждении, он так на нее посмотрел, что она побежала еще быстрее.
Мы мялись рядом, не знали, что сказать. В принципе он лежал в одноместной палате, но старался реже там появляться – блуждал по коридорам, сидел у окна. Мы с трудом его нашли и теперь мерцали бедными родственниками, стыдливо прятали за спины пакеты с яблоками и газировкой.
– Знаю все, мужики… – у него и голос сильно изменился, сделался ломким, глухим, – можете не рассказывать, мне уже все рассказали, что я чуть не стал причиной всероссийского позора… Как же так, мужики? – голос задрожал, он смотрел на нас, ища поддержки. Второй удар за два месяца – нормальный человек такое выдержать не может.
– Все в порядке, Серега, ты ни в чем не виноват, – промямлил я.
– В порядке? Ладно. – Он поморщился. – Мост работает?
– Работает, бегают машинки. В октябре фуры побегут… Ты помнишь, что тебе сказал Кащеев?
– Да не помню я. – Он раздраженно дернулся. – Хрень какую-то сказал, я даже не понял… Объяснили мне, – вздохнул Серега, – что подсознанием я эту хрень очень даже уловил.
– Ты помнишь того психолога в Кемерово? Откуда он взялся?
– Да не помню, откуда он взялся. Посоветовал кто-то, я тогда очень плохо соображал. Вкрадчивый был такой, вежливый, помню, после его сеансов легче становилось. Он умел убеждать, как-то успокаивать, утверждал, что мне ни в коем случае нельзя увольняться из органов. А вот теперь, мужики, я по ходу уволюсь, – выдохнул Серега, – можете даже не упрашивать, нет другого выхода. Поеду в Кемерово, устроюсь охранником или сторожем, буду к своим на могилку каждый день ездить…
Мы пристыженно молчали. После всего случившегося продолжать работу Серега бы уже не смог. Вопрос стоял даже не в увольнении, а в сохранении после отставки всех льгот, выплат и привилегий. Хотя зачем ему все это? По пять миллионов получали за погибших при пожаре родственников, у Сереги их на счетах целых десять, а он о них вроде даже и не помнит. Лишь бы руки на себя не наложил!
– Ты помнишь, что с тобой произошло в два часа дня? – мягко спросил я.
– Ничего не помню, Алексей. Помню, злой сидел, гадал, за что ты так со мной, мысли мерзкие витали. А потом просто выключился, бац, как книгу захлопнули. Когда очнулся, мне какие-то уколы ставят, смотрят, как на полного психа. Вот и вы на меня, мужики, сейчас так смотрите… Спрашиваю, когда домой отпустите, а они смущаются, отворачиваются, мол, надо обследоваться до конца, вы типа человек военный, должны проявить понимание и соблюдать дисциплину. А знаете, – он прерывисто вздохнул, – мне, конечно, заделали эту программу в черт-те какие глубины, а словно чувствовал что-то, неудобство испытывал. И сон снился один и тот же. Вроде Оксанка с Маришкой должны сниться, как мы в раю встречаемся, все такое… А снится совсем другое. Крымский мост, красивый такой, почему-то выше, чем построили, машины едут по нему, много машин. Я смотрю на него, а сбоку кто-то бухтит: давай, Серега, жми… Я жму – и чехарда начинается, взрывы друг за дружкой, как лампочки на гирлянде последовательно включаются – с одного конца моста на другой. Опоры падают, пролеты разлетаются, одни машины вверх летят, другие в воду. Хочу остановить, жму еще куда-то, но поздно, запустил цепную реакцию. И такой отчетливый сон, мужики, до костей пробирает. Не мог никак понять, откуда это… Ладно, правильно, что меня остановили, – он махнул рукой и слез с подоконника, – такую бы баню кровавую затеял, ничего себе открытие моста… Пойду я, мужики, не обижайтесь, ладно? Не провожайте до палаты, сам найду дорогу.
Он уходил, сгорбленный, потерявший все, что имел, а мы растерянно смотрели ему в спину, забыв про яблоки и газировку.
Эпилог
– Смотри, мужик ласты отбросил, – Ольга приподнялась и, сощурив глаза, уставилась на заходящее солнце.
Я тоже привстал, сделал козырек из ладошки. Мужик действительно отбросил ласты на берег, но все равно пятился задом в воду, спасаясь от атаки разгоряченной брюнетки, которой хотелось его срочно оседлать. Два упитанных тела скрылись под волной, выбросившейся на берег. Несколько минут назад мы занимались тем же, дурачились, качались на волнах, искали друг друга среди орущих головешек.
Народ замаялся ждать лета, купальный сезон открыли раньше времени. Температура воды поднялась до двадцати градусов, что для Крыма, пожалуй, холодновато, а для всей остальной России – в самый раз.
Долго купаться не получалось. Керченские пляжи были такими же суровыми, как челябинские. Мусор, огрызки бетонных плит, острая галька, постоянно режущая ноги. Мы купались недалеко от парка имени Войкова, в полутора километрах южнее того места, где нас пытались прикончить господа Шкиряк и Хотенко. Солнце опускалось за гору Митридат на другой стороне Керченского залива. На юге, в трех километрах, фарватер Керчь-Еникальского канала пересекала ленточка Крымского моста, возвышались дугообразные арки. С пляжа было видно, как по дорожному полотну несутся крохотные автомобильчики. Искрящие блики разбегались по воде.
Было хорошо и грустно. Ольга улеглась на спину. Я перевернулся на живот, гладил приятную на ощупь кожу, завязки купальника – словно проверяя, нет ли в них автоматических развязывающих устройств. Она отвернула голову от солнца, открыла глаза и тоже стала на меня смотреть.
– Как дела? – спросил я.
– Да как-то не очень, – призналась она, – Кончились дни отгула. Я уеду, буду работать… если не уволят, конечно, в свете известных событий.
– Не уволят, – уверил я. – Во-первых, события неизвестные, во-вторых, руководству твоего канала отправлена петиция с просьбой поощрить находчивую и мужественную журналистку, спасшую от смерти целого майора ФСБ, у которого есть реальные шансы через восемь-девять лет стать подполковником. Также руководству убедительно рекомендовали не ассоциировать с твоей персоной некоего господина Кащеева, к проступку которого ты не имеешь отношения. В-третьих, у нас еще целая ночь…
– Я буду просыпаться каждый час и думать: вот нам осталось шесть часов, вот пять, вот четыре… Что с твоим товарищем? Ну, с тем, ты понял…
– Ничего хорошего, – вздохнул я. – Хотя как сказать. Если все вывернуть наизнанку, может, и неплохо. В тюрьму не посадят, в психушку не запрут. Уедет в Кемерово, будет жить спокойной жизнью. Может, найдет себе кого-нибудь…
– Что у него в голове?
– Это невозможно представить, что там окопалось, когда рванет и рванет ли… Органы в
