и не палка простая, как у остальных мальчишек. И после этого он совсем с полигона не вылезает, чувствуя, как хрустят до боли мышцы спины, что за последний год и вовсе как камень стали. Добрята из слабосильного трусливого мальчишки за это время сухим и поджарым крепышом стал. Потому что кормят сытно, и гоняют от зари до зари. А вот на кулаках он до сих пор плох. До того плох, что наставник морщится, и рукой машет. Но вот в остальном...
Добрята не видел, как за его спиной стоял сам князь, болгарин Удан, дядька Хотислав да воин Зван, один из десяти, кого князь белым плащом удостоил. Добрята только на мишень смотрел, да на колчан стрел, что в эту мишень отправить должен. И разговор тот он тоже не слышал.
— А ведь он хорош! — произнес Самослав, наблюдая, как жилистый и резкий, словно волчонок, мальчишка дырявит мишень со скоростью швейной машинки.
— Он обычный парень, мой хан, — ответил ему Удан. — Только упорный очень. Хочет лучшим стать. Ему лук покорился, словно он человек степи. Лук ведь живой. Он чувствует того, кто его любит.
— Язык знает? — спросил князь.
— Понимает хорошо, — кивнул Удан. — Когда говорит, понятно, что язык не родной. Да только в степи столько племен, что этого и не заметит никто. У каждого свой говор.
— Трусоват он, — поморщился Хотислав. — Когда дерется, глаза зажмуривает, словно девка.
— Значит, на рожон лишний раз не полезет, — задумчиво ответил ему князь. — Это тоже неплохо. Зван, забирай его к себе. Научишь ножом работать, лесному шагу и как часового скрадывать. Я тоже его учить буду, — и князь добавил что-то непонятное: — Очень, очень перспективный паренек.
* * *
Нотарий Стефан сидел в любимой харчевне, сжав голову. Он пил подогретое вино со специями, но не чувствовал его вкуса. После того злосчастного разговора с иудеями он навсегда потерял то, что составляло смысл его прежнего существования. Вся его жизнь вновь дала крутой поворот, как тогда, в тот день... Слухи шли по столице, словно круги по воде, и он уже не раз слышал про странных склавинов, за которых была обещана неслыханная награда. Только суммы колебались от пятидесяти солидов до ста пятидесяти. Видимо, это зависело от жадности говорившего, и от того, через какие руки он сам эту информацию получил.
Стефан не стал мяться и ровно через неделю снова подошел к кучке иудейских купцов, которые смотрели на него с явной опаской. Мало ли что в голове у императорского евнуха. Скажешь чего-нибудь лишнего, а потом будешь месяцами лечить ожоги на ступнях, когда умелый палач возьмет тебя в оборот.
— Чего тебе? — неприветливо спросили купцы. — Тебе же все сказали на прошлой неделе. Не трать время!
— У меня есть доступ к управляющим императорскими виллами и рудниками, почтенные, — проглотил оскорбление Стефан. — А там трудится четырнадцать тысяч семьсот тринадцать человек.
Иудеи застыли, и в их глазах стал разгораться нешуточный интерес. Они загомонили на своем гортанном наречии и, наконец, старший из них, тот самый, что велел Стефану проваливать, сказал:
— А почему у тебя есть интерес к этим склавинам, почтенный слуга Августа, да пребудет над ним благословение Яхве?
— У меня нет никакого интереса к этим склавинам, — честно признался Стефан, — но у меня есть большой интерес к награде за них.
— Я так и думал, — ухмыльнулся купец. — Надеюсь, что с тобой можно вести дела. Ты не представляешь, сколько дураков и самозванцев приходит к нам и заявляет, что знают, где эти люди. А некоторые и вовсе заявляют, что это они и есть, и требуют отвезти их к богатой родне.
— Переходите к делу, уважаемый Ицхак! — поморщился Стефан, который уже узнал имя торговца. Он был тут довольно известен. — Имена?
— Никша, Ратко и Милица, — ответил иудей, и от его ответа в глазах нотария помутилось. Он побледнел и почувствовал, как закружилась голова.
— С тобой все хорошо? — участливо спросил купец.
— Да, со мной все хорошо, — задумчиво ответил Стефан. — Мне кажется, что я встречал когда-то человека с таким именем.
— И, конечно же, ты знаешь, где он, и хочешь получить награду, — презрительно посмотрел на него иудей.
— Нет, мне надо кое-что уточнить, — покачал головой Стефан и ушел в харчевню, где впервые в жизни напился, словно наемник-гот.
Уже прошла целая неделя, и он долго не мог решить, что ему делать с этим новым знанием. Кто мог его искать? И, главное, зачем? Это хитрая многоходовая интрига, которая берет начало в соседней канцелярии? Но какой в ней смысл? И почему ищут только их троих? Ответ на поверхности. Их может искать только брат Само, ведь отец убит. Хотя, даже если бы он был жив, покойный Берислав никогда не держал в руках золота. Для него ценностью было зерно, железо и мех. Само? Но как? Откуда такие деньги у нищего мальчишки, которого схватил аварский всадник? А может быть, он все это время был рядом? Да, точно! Он тоже попал в один из бесчисленных этажей власти Империи и взлетел ввысь. И тогда, получается, он тоже евнух. Склавины могли сделать карьеру в войске императора, но такого военачальника Стефан не знал. Он бы обратил внимание на это имя. Значит, имя тоже изменено при крещении, как и у него самого.
Был, конечно, еще один вариант. Он мог стать рабом аварского кагана, и возвыситься там. Тогда он враг, и за такие связи изгнание — это самое малое, что грозит нотарию Стефану. Никто не станет слушать его оправданий. Вариант, в котором брат остался в словенских землях, нотарий даже не рассматривал. Он был реалистом.
Что же, он видел только один выход. Нужно хитрить и получить как можно больше информации. Раскрываться купцам он не станет. Стефан бросил на стол горсть медных нуммиев, и решительно пошел в Долину Плача. Он хорошо подготовился к тому разговору, что сейчас произойдет. Он думал над ним куда дольше и тщательнее, чем о блюде, которым побалует себя на воскресном обеде.
— Почтенный Ицхак, приветствую! — поздоровался Стефан с иудеем. — Удели мне несколько минут, прошу тебя.
Они отошли в сторону, прогуливаясь вдоль клеток с людьми, которые смотрели на них с надеждой, страхом, ненавистью, равнодушием...
— Я нашел одного из этих людей, — начал было разговор Стефан.
— Ты же понимаешь, что мне нужны доказательства. И я должен сам встретиться с этим человеком, — ответил иудей, в глазах которого плескалось недоверие.
— Он не станет ни с кем встречаться, — покачал головой Стефан и добавил, видя, как разгорается гнев в глазах
