так, чтобы оно сияло ярче прежнего. Справишься?
— Хотите, чтобы я использовала Древо жизни? — смекнула Када, и вздрогнула от собственных слов. С Древом её связывали очень неприятные события Божественной памяти.
— А ты бываешь умничкой, — подмигнула Миуюки. — И если ты используешь его, то скорей всего останешься незамеченной.
— Это так, — кивнула Када. — Я согласна на сделку.
— Славно, — удовлетворенно произнесла Миуюки, расстегнула верхнюю пуговицу пальто, и достала из внутреннего кармана тонкий бумажный конверт. Положила на стол, рядом с перчатками. — Здесь всё, что тебе потребуется. Надеюсь, не надо объяснять, что именно тебе делать?
— Не надо. В магии я разбираюсь лучше вас, — Када подтянула конверт к себе и взяла его в руки.
— В таком случае действуй. У тебя два дня на подготовку.
— Я сделаю всё сегодня. Это не отнимет много времени.
— Молодец.
Миуюки надела перчатки, и, не попрощавшись, вышла из кафе.
Рамэн давно остыл, но Када не думала о еде. Она вскрыла конверт, заглянула внутрь, увидела три блокировочных чипа. Невольно усмехнувшись, Када вынула чипы из конверта и вставила их в чип-порт своего ошейника, по очереди. Пискнул блокировочный механизм, замерцали индикаторы трех магических уровней, и Када ощутила себя гейзером извергнувшейся силы.
Даже на третьем обруче крышки ей редко удавалось собрать три чипа разом. Сами организаторы старались делать так, чтобы её мощь не могла высвободиться в полной мере. На первых двух уровнях Када могла лишь сеять разрушения и смерть в материальной плоскости, посредством ветвей Мёртвого дерева. Но на третьем ей открывался особый навык, который в случае массового применения мог привести к необратимым последствиям.
Всё же, пятый грэйд пятого эшелона присвоили Каде не просто так. Похоже, Миуюки задумала раздать такие чипы участникам предстоящего теракта, но Каде это было не интересно. Она решила молча выполнить задачу, и, быть может, действительно получить заслуженную награду — голову Макото. Хотя, кто знает, может он сам будет на Фестивале Луны, и там-то Када с ним разделается собственноручно.
И пусть её за это убьют. Пусть утилизируют. Плевать. С тремя уровнями силы она сможет ввергнуть Эн-Токио в хаос, сравнимый с хаосом войн Сухой Земли. Конечно, людей было немного жалко. Они неизбежно пострадают. Но с другой стороны, с чего ей было их жалеть? Они относились к ней как к прокаженной, не хотели видеть, не хотели понимать. Особенно это убеждение стало едким после попытки подружиться с подростками на детской площадке и отторжения. Если бы ребята с ней подружились, то она, быть может, не согласилась бы помочь Миуюки. Убить Макото можно и на крышке, без лишних жертв.
Но, что сделано — то сделано.
Она покинула Кафе, добралась до приватных лифтов, и попросила лифтера поднять её на третий уровень. Уличные патрули досинов даже не обращали на неё внимания. Индикаторы были прикрыты шарфиком, а лобовую проверку никто устроить не рисковал — боялись.
Так что она беспрепятственно добралась до цветущего парка Рюкю, названного в честь одноимённых островов, стихийно затопленных в океане после Великой Миграции. Он занимал примерно двести гектар территории третьего уровня. Даже когда климатические генераторы остывали, имперцы умудрялись поддерживать в парке вполне тёплый климат с помощью намайненного заклинания «вечное лето», чтобы участники Фестиваля Луны чувствовали себя комфортно.
Люди приходили сюда, когда уставали от осенней или весенней хандры. Када заметила очередь, выстроившуюся перед турникетами входа. Охранник терпеливо пропускал людей, сканируя билеты. Гардеробщик в гардеробной будке с почтительным выражением на лице принимал от гостей верхнюю одежду: куртки и пальто.
Очередь была длинная, так что Када бесцеремонно подошла к турникету, велела охраннику:
— Пусти.
— Ты охренела? В очередь, — возмутился тучный мужчина в центре очереди, но молодая дама тут же заткнула ему рот ладонью, да и он сам побледнел, когда увидел, с кем пытался конфликтовать.
— Хорошо, — охранник нервно сглотнул и молча приложил палец к сканеру турникета, на панели загорелась зелёная стрелка. — Проходите, го…
Тут он осёкся. Вроде бы и следовало обратиться к девушке «госпожа», да только язык не поворачивался. Хоть её и боялись, уважение проявлять тоже особо не хотели. Впрочем, её это устраивало.
Она минула турникет, и остановилась на площадке, усыпанной гравием. Вдоль дорожек, разбегавшихся во все стороны парка, высились деревья, в листве которых шелестел искусственный ветер. Листва была зелёная, свежая, и от нее пахло летом. Када всё же решила снять пальто и повесить его на руку — слишком жарко стало в тёплой одежде.
Около деревьев торгаши готовились к фестивалю — устанавливали тележки с едой и напитками, разворачивали палатки, в некоторых случаях ставили столы и стулья. Посетителей даже в обычный будний день было много. Руководители средней руки, владельцы мелких заведений на втором уровне, в общем все, кто мог позволить себе жить и отдыхать здесь, на третьем уровне.
Влюбленные парочки расселись на лужайках, лакомились онигири и попивали вино из тетра паков. На лицах были беззаботные, радостные, удовлетворенные выражения. Будто бы и не было никакой сегрегации, не было никаких Богов, не было никакого второго уровня, где жители едва сводили концы с концами и даже не могли позволить себе поход в дешёвый бар.
Пожалуй, через пару дней, лёгкость этого места смоется кровью. Все вспомнят, что такое страх за себя и своих близких.
Када выбрала левую тропу, и зашагала по ней. Под подошвами кроссовок приятно шуршал гравий. Тут куда ни пойди — окажешься в одном месте. Все дорожки сходились в центральной части парка, около величественного Древа жизни, частью которого Када была.
Древо было большим — метров пятьдесят в высоту. Ветвистым и безжизненным. На фоне облаков его сухие ветви казались костлявыми руками мертвецов. Када устроилась на лавочке, и вгляделась чёрную кору Древа, от которой заметно попахивало трухлявой гнилью. Этот запах чувствовала только Када. Для посетителей он оставался не заметным, что не удивительно, ведь у них не было энергетической связи с Древом.
Када испытала примерно то же, что испытывает ребёнок, когда видит на больничной койке мать, умирающую от рака. Правда, Древо не умирало. Оно погибло давно, стало достопримечательностью и памятником дню Великой Миграции.
А ведь раньше кора Древа буквально сияла тёплым светом, была тверда и приятна на ощупь. Теперь же где ни прикоснись, ощущалась сырость, рассыпчатость. И название у него было другое — люди звали его Древом жизни, и ухаживала за ним прекрасная богиня Моно, от которой Каде досталась Божественная память. Моно была дочерью Старшего бога Номо, управлявшего Всеми Стихиями Жизни. Люди поклонялись и ему, любили Моно и любили Древо, но прихоть
