коснуться руки любимой. Теперь Люси принадлежала ему.
Сей жест не ускользнул от внимания капитана. Красноватое лицо его помрачнело.
— Вы пришли, — склонясь к Люси, произнес Саймон.
— Разумеется, — серьезно ответила она.
— После того памятного утра меня мучили сомнения.
— Правда? — Люси смотрела на него своими бездонными глазами.
— Да.
— Я дала слово.
— Да. — Саймон вгляделся в ее лицо, но более ничего не смог в нем прочесть. — Благодарю.
— Мы готовы? — неуверенно улыбнулся викарий.
Саймон выпрямился и кивнул.
— Возлюбленные дети мои, — начал юноша.
Саймон сосредоточился на словах, коим суждено было привязать к нему Люси. Теперь, вероятно, страх потерять ее наконец упокоится с миром. Неважно, что она о нем выяснит, или какие жуткие ошибки, какие тяжкие грехи совершит он в будущем, его ангелу придется остаться рядом.
Она его, отныне и навеки.
* * *
— Я пришлю вам в помощь служанку, миледи, — произнес нараспев Ньютон тем же вечером за спиной Люси.
Моргнув, она повернула голову:
— Ах да. Спасибо.
Дворецкий тихонько притворил за собой дверь, а Люси продолжила неверяще разглядывать комнату. Свою комнату. И ей еще казалось, что это в городском доме Розалинды спальни большие. Стены покрывала розовая камка — того теплого, успокаивающего оттенка, какой создавал ощущение, будто тебя заключили в объятия. Под ногами лежал узорчатый ковер, да такой толстый, что каблуки буквально тонули в нем. Потолок украшали то ли купидоны, то ли ангелы — в тусклом свете сумерек трудно распознать, — и кайма из позолоты. Как же иначе.
А между двумя длинными окнами стояла кровать.
Впрочем, назвать упомянутый предмет мебели кроватью — все равно, что назвать Собор Святого Петра простой церковью. То было самое вычурное, огромнейшее и роскошнейшее ложе, какое только доводилось видеть Люси. Матрасы возвышались на добрые три фута над полом, а сбоку имелись ступеньки — вероятно, чтобы взбираться на сию конструкцию. По углам вздымались массивные резные столбики; позолоченные, обернутые полосами бордового бархата. Золотые шнуры поддерживали бордовые же занавеси, из-за которых выглядывала розовая тюль. Простыни были атласные, цвета небеленого полотна. Люси осторожно потрогала их пальцем.
В комнату постучали.
Люси развернулась и настороженно уставилась на дверь. «Саймон? Стал бы он стучать?»
— Войдите.
Из-за двери показался чей-то чепец.
— Нас прислал мистер Ньютон, миледи. Помочь вам раздеться?
— Да, пожалуйста, — кивнула Люси, наблюдая как в комнату поспешно юркнула невысокая женщина, а за ней следом — девушка помоложе.
Старшая тут же принялась рыться в гардеробе.
— Желаете кружевную рубашку, не так ли, миледи? Для первой брачной ночи?
— О. Да. — Люси ощутила трепет в животе.
Принеся рубашку, служанка стала возиться с крючками платья на спине Люси.
— На кухне только и разговоров, что о свадебном завтраке, миледи. Как все было элегантно да красиво! Даже Генри, слуга милорда, впечатлился.
— Да, все было очень мило. — Люси попыталась расслабиться. За две недели ее пребывания в Лондоне она так и не привыкла к столь внимательному обращению. С пяти лет Люси одевалась исключительно самостоятельно. Розалинда же отрядила ей в помощь одну из своих служанок, но, похоже, отныне, как жене Саймона, Люси полагалось две.
— У лорда Иддесли просто изумительное чувство стиля. — Старшая служанка с кряхтением склонилась к последним крючкам. — Говорят, после свадебного стола он устроил дамам прогулку по столице. Вам понравилось?
— Да. — Люси вышла из платья. Почти весь день она провела с Саймоном, но им ни на миг не удалось остаться наедине. Возможно, теперь, когда свадьба наконец состоялась и со строгостями этикета покончено, они смогут больше бывать вместе, узнавать друг друга.
Служанка проворно подобрала наряд и протянула помощнице:
— Проверь все, да хорошенько. Чтобы никаких пятен.
— Да, мэм, — пискнула девушка. Она была лет четырнадцати, не более, и явно испытывала благоговейный страх перед старшей горничной, хотя существенно превосходила ее ростом.
Горничная распустила корсет, и Люси глубоко вздохнула. Ее быстро избавили от нижних юбок и сорочки и облачили в кружевную рубашку. После служанка так долго водила щеткой по волосам Люси, что та в конце концов потеряла терпение. Вся эта суета давала ей слишком много времени на раздумья и волнения о надвигающейся ночи и о том, что должно произойти.
— Спасибо, — твердо произнесла Люси. — Большего на сегодня не требуется.
Отвесив реверанс, горничные удалились, и внезапно она осталась сама по себе. Люси опустилась в одно из кресел у камина. На столике рядом обнаружился графин вина. Люси с минуту задумчиво его разглядывала. Вино, может статься, притупит ощущения, но нервы никоим образом не успокоит. Посему лучше она будет мучиться от тревоги, чем потеряет остроту чувств в такую ночь.
Раздался тихий стук — но не в ту дверь, что выходила в коридор, а в другую, по всей видимости, отделявшую покои Люси от соседних.
Она прочистила горло.
— Войдите.
Дверь открыл Саймон, замерев на пороге. Он по-прежнему был в бриджах, чулках и рубашке, но уже без камзола, сюртука и парика. Лишь спустя мгновение Люси определила, что же выражало лицо мужа. Неуверенность.
— Там ваша комната? — поинтересовалась она.
Саймон нахмурился и оглянулся.
— Нет, гостиная. Ваша, кстати говоря. Хотите взглянуть?
— Да, пожалуйста. — Люси встала, отчетливо сознавая, что под тонкой кружевной рубашкой она совершенно нага.
Саймон отступил назад, и ее взору открылась розово-белая комната с креслами и канапе. В дальней стене напротив виднелась дверь.
— Ваша комната там? — кивнула Люси в ту сторону.
— Нет, там моя гостиная. Боюсь, она довольно мрачная. Отделкой ее занимался один мой покойный предок, отличавшийся угрюмым душевным складом и нетерпимостью ко всем цветам, кроме коричневого. Ваша гораздо приятнее. — Саймон побарабанил пальцами по дверному косяку. — За гостиной моя гардеробная, столь же унылая, а далее — спальня, которую я, к счастью, переделал под свой вкус.
— Боже правый. — Люси вскинула брови. — Ну и путь вам пришлось преодолеть.
— Да, я… — Внезапно Саймон рассмеялся, прикрыв глаза рукой.
Люси робко улыбнулась, не понимая причины его смеха, не зная, как себя вести теперь, когда они наконец связаны узами брака и остались наедине в своих покоях. Как неловко.
— Что такое?
— Простите. — Он уронил руку, и Люси заметила, что щеки его покраснели. — Не такую беседу я представлял в нашу первую брачную ночь.
«Он нервничает», — догадалась Люси, и оттого собственная ее тревога немного отступила. Развернувшись, Люсинда проследовала обратно в спальню.
— И о чем бы вы желали поговорить?
Она услышала, как Саймон закрыл дверь.
— Я, разумеется, собирался впечатлить вас своим красноречием. Думал, прочесть философскую оду красоте вашего лба.
Люси моргнула.
— Моего лба?
— Мм. Говорил ли я, что ваш лоб внушает мне трепет? — Люси спиной ощутила
