супружеской пары, которая весь вечер обменивается через стол колкостями, сводя на нет усилия хозяев. Гарри и Марсия были мне симпатичны. Они собирали гостей, даже когда их дети были совсем маленькими, то есть на этапе, когда у большинства родителей нет времени сварить для себя яйцо. У них всегда подавали хорошую еду и хорошее вино, они любили приглашать незнакомых между собой людей; словом, по-настоящему гостеприимный, щедрый дом.
— Мне пришла в голову дурацкая мысль, — сказала Марсия, пытаясь разрядить атмосферу. — Разве можно принудить кого-то к оральному сексу? Вы же можете его просто укусить!
Она легонько шлепнула ладонью по столу и обвела нас взглядом, приглашая посмеяться вместе с ней. Концы ее светлых волос загибались вверх, бросая вызов гравитации. На ней было простое черное платье с ниткой серебряных бус. Гарри обожал свою жену.
Мне вдруг стало трудно дышать. Почему здесь такая жара? Дальше началось что-то странное. Глядя на Марсию, я мысленно произносила речь о том, как глупо судить о том, в чем ничего не понимаешь; о том, как парализует страх; о том, как невыносимо слушать, когда женщины вслед за мужчинами несут всякую высокомерную чепуху. Прокрутив в голове эту красноречивую тираду, я сама не заметила, как выпалила вслух ее завершающую часть, причем мои слова звучали не гневно и яростно, а жестко и холодно:
— Не сомневаюсь, Марсия, что ты именно так и сделала бы. Тебе это нетрудно — с твоим идеальным домом, идеальным мужем и идеальными, черт бы вас всех побрал, детьми. Да еще получила бы кайф!
Воцарилась неловкая тишина. Все смотрели на меня.
Я вертела в руках десертную ложку. Марсия подала мой любимый лимонный пудинг. Вечер в желтых тонах, мелькнуло у меня: стены цвета подсолнуха, светлые волосы хозяйки, лимонный пудинг.
— Ну… — проговорила Марсия, все еще улыбаясь, и беспомощно огляделась. — Ну, я же не…
Я, пытаясь сделать вид, что ничего особенного не произошло, откинулась на спинку стула и уронила ложку на стол. Она упала с металлическим лязгом.
— Знаешь, что, на мой взгляд, действительно страшно? То, что ты — очень умная женщина, с которой никогда не случалось ничего по-настоящему ужасного. По этой причине ты просто не в состоянии понять, что переживают люди, с которыми это происходит. Но страшнее всего… — Я повернулась к ней и, уже не скрывая яда, закончила: Страшнее всего, что из таких, как ты, набирают присяжных.
Марсия опустила глаза. Ее идеальное лицо порозовело. В желтой комнате стояла плотная густая тишина. Все смотрели на Марсию, пока ее не выручил кто-то из детей, закричавший с лестничной площадки: «Мам! Эй, ма-а-ам!»
* * *
В машине по дороге домой мы долго молчали. Потом Гай сказал:
— Обязательно было на нее набрасываться?
— О-о, ради всего святого, — пробурчала я, думая о том, не напомнить ли ему, сколько раз он сам обижал других, будучи в гостях.
— Она хорошая женщина, — мягко проговорил Гай. — Она же нам нравится, ты не забыла? Она не дура, просто один раз сказала глупость. Марсия — милая, славная женщина.
— От этого все еще хуже.
У него хватило ума замолчать.
* * *
Мы добрались до дома. Ворота были открыты. Гай аккуратно развернулся и въехал на дорожку; раздался знакомый хруст гравия. Некоторое время двигатель продолжал тарахтеть на холостом ходу, потом Гай его выключил. Мы сидели в темноте и молчали. Ни один из нас не шевелился.
Гай смотрел прямо перед собой. Пожалуйста, пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем, мысленно взмолилась я.
— Ивонн… — произнес он.
Я поспешно выскочила из машины и захлопнула за собой дверцу. Добежав до двери, вспомнила, что ключи от дома у Гая. Мне пришлось стоять и ждать, пока он медленно вылезал из машины, тщательно ее запирал и проверял замки.
* * *
Следующие две недели ушли на то, чтобы принять решение, что мне делать. На этом пути меня поджидали некоторые неприятные моменты. Я не могла с тобой связаться и начала подозревать, что ты сознательно не отвечаешь на мои звонки. Я тебя не винила. Раз ты не отвечаешь, значит, у тебя нет возможности вести со мной долгие беседы, а короткие уже потеряли всякий смысл. Я пряталась от людей. Избегала всех, кроме тебя. Ты — это все, что у меня было. Извини.
Однажды утром на канале «Радио-4» в дискуссии о сексуальном насилии выступал представитель Министерства внутренних дел. Он сказал, что, по его мнению, наказание за серьезные преступления должно быть ужесточено. Я слушала его, и перед глазами у меня все плыло. По собственной кухне я передвигалась, натыкаясь на углы.
* * *
Потом случилось неизбежное. Мы с тобой не виделись целую неделю и всего один раз разговаривали по телефону, и то недолго. Я поняла, что ты испуган, и не удивилась. Я тоже была испугана. Однажды днем, когда Гая не было дома, я поднялась к себе в кабинет, для храбрости прихватив бокал вина.
С тяжелым сердцем открыла знакомый документ. Посылать тебе письма я по-прежнему не могла, тем более сейчас, разве что коротенькую эсэмэску. Но, чтобы объяснить тебе все в двух словах, мне надо самой во всем разобраться.
Дорогой Икс!
Прежде чем начать это письмо, я попробовала перечитать предыдущие, написанные в более стабильном душевном состоянии, но не смогла. Их строки причиняли невыносимую боль. Как я заблуждалась, думая, что справлюсь со всем, что пошлет мне судьба. Теперь я понимаю: нет, не справлюсь.
Стоит ли перечислять все мои неприятности? Самая большая заключалась в том, что я не могла рассказать о тебе никому из друзей. Ты непредсказуем, властен и питаешь склонность к рискованному сексу — этих характеристик более чем достаточно, чтобы те, кто меня любит, забили тревогу. На их месте я бы тоже заволновалась. Но пока я гадала, способен ли ты причинить мне боль, и пыталась понять, что влечет меня к тебе — желание пощекотать нервы или безрассудство, — совсем другой человек, на первый взгляд безобидный, подкарауливал меня и ждал своего часа. Будь я помоложе, наверняка отшатнулась бы от тебя. Но ты встретился мне, когда я решила, что бояться мне больше нечего. Любая женщина знает, каких мужчин следует опасаться. С того дня, когда ей разрешают одной выходить из дома, она кожей чует возможную угрозу, исходит ли та от хорошо одетого мужчины, слишком близко притиснувшегося к ней в автобусе, от пускающего при виде нее слюни старика или от компании орущих непристойности пьяных парней на пороге паба.
