class="p1">До меня, кажется, дошло, о чем он собирался спросить. Большинство рано или поздно задается этим вопросом, вот только Сэм не из любопытных, поэтому я так и не понял, зачем ему это знать.
– Ты серьезно? – с плохо скрытым удивлением переспросил Сэм. Мой выговор часто вводит в заблуждение. – Я думал, может, в Тринити вместе учились, на занятиях познакомились или…
– Во времена Адамовы мы еще знакомы не были, – как ни в чем не бывало ответила Кэсси.
Я на миг оцепенел, но потом мы с Кэсси разразились ребячливым смехом. Сэм с улыбкой покачал головой.
– Вы оба чокнутые, – сказал он и пошел вытряхнуть пепельницу.
* * *
Сэму я сказал правду – в колледже я действительно не учился. В моем школьном аттестате, кроме пятерок, были лишь одна четверка и две тройки. С такими оценками у меня имелись все шансы куда-нибудь поступить, однако заявление я так и не подал. Остальным я говорил, что намерен с годик отдохнуть, но на самом деле мне ничего не хотелось решать, совершенно, причем чем дольше, тем лучше, желательно вообще всю оставшуюся жизнь.
Чарли уехал в Лондон изучать экономику, и я увязался с ним просто потому, что мне было все равно. Его отец снял ему часть квартиры в хорошем доме с паркетным полом и привратником. Чтобы поселиться там же, у меня денег не хватило бы, поэтому я подыскал себе конуру в сомнительном районе, а у Чарли появился сосед по квартире – голландский студент, который на Рождество собирался домой. Мы предполагали, что к тому времени я устроюсь на работу и перееду к Чарли, но уже задолго до Рождества мне стало ясно, что никуда я не перееду, причем не только из-за денег. Просто-напросто я полюбил мою конурку и самостоятельную, безалаберную жизнь.
После интерната меня пьянило одиночество. В первую ночь я несколько часов пролежал на липком матрасе, в дымчатом оранжевом свете городских огней, вдыхая ползущий из коридора запах карри и слушая, как на улице двое мужиков орут друг на друга по-русски, а неподалеку кто-то энергично пиликает на скрипке, и постепенно осознал, что ни одна живая душа в мире не видит меня и не спросит, что я тут делаю. Мне чудилось, будто каморка моя того и гляди оторвется от здания и, подобно мыльному пузырю, не спеша полетит в ночь, мягко касаясь крыш, речной глади, звезд.
В той каморке я прожил без малого два года. В основном существовал на пособие по безработице, впрочем, иногда, если меня донимали расспросами или требовались деньги, чтобы произвести впечатление на девушку, устраивался на несколько недель на стройку или грузчиком в контору по перевозке мебели. Наши с Чарли дороги медленно, но неотвратимо расходились. Думаю, началось это в тот момент, когда он впервые увидел мое жилище и наградил меня взглядом, полным вежливо-испуганного восхищения. Раз в несколько недель мы с ним встречались за кружкой пива, и время от времени он брал меня с собой на вечеринки, куда ходили и его новые друзья (именно там я чаще всего и знакомился с девушками, в том числе и с вечно напуганной алкоголичкой Джеммой). Его друзья по универу оказались ребятами неплохими, но языка их я не понимал и не желал понимать, они сыпали понятными лишь им одним шутками и словечками, и поддерживать с ними беседу было мне в тягость.
Я толком и не помню, чем занимался эти два года. Наверное, по большей части ничем. В нашем обществе это строжайше запрещено, однако я обнаружил в себе талант к чудесной, всеохватной лени, во взрослом возрасте людям недоступной. На окне у меня висел хрусталик от старой люстры, и я, лежа на кровати, целыми днями любовался рассыпанными по комнате осколками радуги.
Я много читал. Страсть к чтению я питал всегда, но в эти два года набрасывался на книги с ненасытным, почти плотским желанием. В местной библиотеке я набирал столько, сколько мог унести, а потом запирался на неделю в каморке и запоем читал. Я предпочитал старых авторов, чем старше, тем лучше, – Толстого, По, трагедии эпохи короля Якова, древние переводы Лакло, – поэтому когда я, моргая и щурясь, наконец возвращался в современный мир, то мысли мои еще несколько дней подчинялись их отточенному ритму, холодному и прозрачному.
Телевизор я тоже смотрел много. На второй год жизни в Лондоне мне полюбились документалки про преступления – такие крутили преимущественно на “Дискавери”. Манили не сами преступления, а хитроумный процесс их расследования. Меня приводило в восторг твердокаменное упорство, с которым все эти герои – сообразительные бостонцы из ФБР и толстопузые техасские шерифы – тщательно сматывают в один клубок разрозненные нити и складывают кусочки пазла, пока каждый фрагмент не займет свое место и разгадка, блестящая и неопровержимая, не взмоет по их приказу в небо. Они напоминали мне фокусников, которые кидают в шляпу лоскутки, а после под гром аплодисментов достают оттуда целый шелковый платок. Только эти криминальные фокусы были в тысячу раз лучше, потому что ответы они давали настоящие, насущные (как мне казалось) и без обмана.
Я сознавал, что в реальной жизни все не так, как минимум не всегда так, но меня поразила сама эта работа, что она хотя бы допускает такую возможность. Когда Чарли объявил о помолвке, в службе занятости мне сообщили, что пособие для таких, как я, упраздняют, а в квартиру этажом ниже въехал любитель скверного рэпа – причем все эти события уложились в один месяц, – стало очевидно, что пора возвращаться в Ирландию, поступать в Темплмор и становиться детективом. По лондонской конуре я не скучал – наверное, она мне уже слегка приелась, – но те два волшебных, праздных года по-прежнему остаются одними из счастливейших в моей жизни.
* * *
Сэм ушел примерно в половине двенадцатого. До Болсбриджа из Сандимаунта идти всего несколько минут. Надевая пальто, он вопросительно взглянул на меня:
– Тебе в какую сторону?
– На последний автобус ты, скорее всего, опоздал, – бросила Кэсси, – но, если хочешь, приземляйся у меня на диване.
Я мог бы сказать, что доберусь на такси, но решил, что она все рассчитала верно. Сэм – это вам не Куигли, так что завтра нам не грозит натыкаться на многозначительные улыбочки и подмигиванья.
– Наверное, так и сделаю, – я посмотрел на часы, – а я тебя не стесню?
Если Сэм и удивился, то виду не подал.
– Ну тогда увидимся завтра, – дружелюбно сказал он, – спокойной ночи.
– Он от тебя без ума, – сказал я Кэсси, когда Сэм ушел.
– Господи, какой же ты предсказуемый, – буркнула
