самое гибельное из заклятий ночных туманов. Ясно это было и юноше — куда яснее, чем все суть всего предыдущего, — оттого он глубоко вздохнул, замер и закрыл глаза, надеясь, что эта жертва хоть немного поможет бедной Эли. К тому же, будущее обрисованное тетушкой, не показалось ему сколько-нибудь приятным — куда лучше умереть ради благой цели, чем жить ради достижения целей госпожи Беренис!..
Иное дело — сама тетушка, не отличавшаяся смиренностью и относившаяся к тем пылким натурам, которые даже на пороге собственной смерти будут думать, как бы напоследок ужалить побольнее врага. В тот миг, как фея пожелала отобрать у нее принца, госпожа Беренис твердо решила, что теперь уж непременно убьет Эли, чего бы ей это не стоило — и не столько из-за своей собственной ненависти к лесной девочке, сколько из-за желания навредить волшебному созданию, возомнившему, будто может распоряжаться волей тетушки. Впрочем, сочетание этих двух соображений показалось ей также донельзя удачным; в прошлом хватало и меньшего, чтобы от желания убить кого-нибудь жгло сердце и руки!..
Как ни была искусна фея в своем ремесле, тетушка ничуть не уступала ей в своем — и оказалась быстра ровно настолько же, насколько быстры были чары. А так как цель у них была почти одна и та же — Ашвин продолжал обнимать Эли, закрывая ее собой, — столкновение было неизбежным: злое заклятие поразило тетушку, рассыпавшись тучей искр и заполнив клубами дыма всю крохотную нарядную гостиную.
Ашвин и Эли испуганно вскрикнули, теснее обнявшись, подручные госпожи Беренис рухнули, как подкошенные, а саму тетушку отбросило в сторону, как тряпичную куклу.
Нельзя сказать, что кто-либо испытывал к жертве магии сколько-нибудь теплые чувства, однако Ашвин взволнованно воскликнул, глядя на торжествующую фею:
— Да вы же убили ее!
— Убью и тебя! — зловеще расхохоталась фея, воздевая руки над головой, но тут тетушка, свирепо выругавшись, приподнялась, а затем и уселась, тряся растрепанной головой. На мертвую женщину она ничуть не походила — скорее, на крайне рассерженную и куда сильнее прежнего склонную к убийствам. Застонали и ее спутники, неловко ворочаясь на полу, как спящие дети, терзаемые кошмарным сновидением — они тоже были совершенно точно живы!..
— Что⁈ — поперхнулась фея, уставившись на свои руки, как будто подозревая, что их незаметно подменили. — Как?.. Ни один смертный не смог бы пережить эти мои чары!..
Лицо тетушки Беренис при этих словах стало еще кровожаднее — как это бывает, когда узнаешь, что соперник слабее, чем тебе казалось прежде. Ничего доброго это выражение не обещало. Но фея была поражена уже произошедшим так глубоко, что вряд ли могла думать о будущих опасностях: изучая свои всесильные прежде руки, она все громче повторяла:
— Почему? Почему⁈..
— Да потому, сударыня, — раздался тут звонкий женский голос, — что вы отныне не дочь туманов! Из-за вашего недостойного поведения и ваши сестры, и весь ваш мир отреклись от вас. Вы потеряли свое высокое звание, а вместе с ним — и силу!.. Она угасает, она уходит — и вы ничего с этим не сможете поделать!..
Конечно же, произнесла это Маргарета, выступившая вперед из сгустившейся вечерней тьмы с бесстрашием, достойным звания посредницы между миром туманов и миром людей. А вслед за ней в комнату вошел и бледный от переживаний Одерик вместе с несколько растерянным господином Эршеффалем: впервые им довелось увидеть собственными глазами волшебное существо, и нельзя сказать, что это зрелище пришлось им по нраву.
— Матушка! — закричала Эли, не веря своим глазам, настолько новая Маргарета отличалась от прежней. — О, матушка!..
Принц, Эли, а также все их друзья, враги и родственники
Фея получила жестокий удар: узнать о том, что она изгнана собственным миром и предана забвению — да еще от кого!.. От жалкой смертной!..
— Да как ты смеешь⁈.. — прошипела она гневно, но в огромных ее зеркально-черных глазах уже зарождался страх, ведь волшебство и впрямь не слушалось, как прежде!..
— Я всего лишь посланница, — произнесла бесстрастно Маргарета. — Мне поручено передать вам, сударыня фея, что вы нарушили древние законы, не пожелав принять волю магии, как должное. Договор между вами и мной был заключен при множестве свидетелей, глаза которых видят сквозь тьму и туманы, а уши слышат любой ночной шорох. В тех книгах, где записаны долги смертных перед миром фей, есть наши с дочерью имена, и я этого не отрицаю. За мою ошибку вы присудили Эли погибнуть от безответной любви к принцу — и свидетели сочли, что вы вправе привести к ней юношу королевской крови, раз уж он был вами обещан. Но даже вам, великим и иным обитателям туманов не под силу вольно распоряжаться человеческими сердцами. В любви смертные обретают истинную свободу и не существует проклятия, которое запретит двум людям полюбить друг друга, если им это суждено. Даже магия отступает и ждет — из почтения к великой силе, зарождающейся в человеческих душах. Вы же решили вмешаться и поторопить события, подыграть себе же! Таких уловок волшебство не любит! Вы унизили его своим мелким мошенничеством!..
— Неправда! Неправда! — голос феи срывался на визг, она металась по гостиной, словно стены дома давили на нее, лишали последних сил.
— Вам не стоило покидать старый яблоневый сад! — продолжала Маргарета. — Здесь вам не место! Но и назад не вернуться — теперь вам предстоит стать духом без роду, без племени, скитающимся по миру. Так мне сказали ваши сестры — и я передаю вам их слова в точности. Позор и бесчестье на вашу голову, сударыня!
Фея взвыла от бессильной злости, но ни Ашвин, ни Эли, ни уж тем более Маргарета не испугались ее крика; а тетушка Беренис, которую не смутило бы и появление всего божьего воинства, со злорадством усмехнулась — быть может, она и не понимала, о чем идет речь, но уж о том, что ее враг слаб и уязвлен в самое сердце, догадаться не составляло труда.
Господин Эршеффаль, оробевший больше прочих, растерял добрых две трети своей обычной величественности, наблюдая за удивительным зрелищем, и прошептал Одерику:
— Должен заметить, что манеры вашей супруги, гм-гм, весьма властны и суровы!
— Обычно она сама кротость и доброта, — вполголоса ответил Одерик, которому тоже было слегка не по
