Светлана наклонилась чуть вперёд и испытующе посмотрела в глаза.
- Вы могли бы кончить жизнь самоубийством, не в силах терпеть национальный позор?
- Жив, как видите. Один дефолт девяносто восьмого был достоин харакири, но не мне, а Ельцину и Кириенко.
- Вот вам и ответ, кто как относится к чести Родины. После преступления Романовых в Кровавое воскресенье 1905 года Яков Иодко заявил, что страна и человечество в целом недостойны электрического бессмертия. Спрятал рукопись и предпочёл кончину, не применяя к себе ноу-хау, обрёк жену и детей… Ну, как обрёк. Они прожили обычные сроки, а могли дольше Михася. Теперь верите, что словно какая-то высшая сила отправила Олега после ранения в мою больницу?
Она кивнула на безмолвного свидетеля безумного рассказа.
- Конрад пытался найти эту рукопись?
- Тут очередное тёмное пятно. Пытался, а после Гражданской войны в Над-Нёман на поиски ездил его младший брат. Странная истрия получилась. Убедился, что клад существует, но не вывез в Польшу, опасаясь передачи большевикам, которых семья Иодко презирала и ненавидела пуще всего на свете.
Игорь уловил явные логические нестыковки.
- Ваша бабушка, я так понимаю, в 1945 служила в Советской Армии?
- В полку самоходных артиллерийских орудий.
- То есть в чистом виде большевик.
- Конрад изменился со временем. Относился к ней как к родной внучке. Научил всему, что знал сам. К сожалению – не многому.
- И не раскрыл точного местоположения клада?
- Он его не знал, только младший брат Генрик. Он умер.
Игорю нестерпимо захотелось курить. История, конечно, глубоко за гранью бреда. Но что-то в ней есть.
- Вы обыскали усадьбу?
- Облазила каждую щель.
- Разобрать её по кирпичам можно только под видом реставрации. Реальных средств у меня на это нет. По крайней мере – сейчас. И сами посудите. Некто – Генрик или кто-то другой – сообщил Конраду про схрон с медицинскими документами. Тот бабушке, она вам. Испорченный телефон. Почему же они не удосужились извлечь клад за столько лет? Умирали, видели старение собственных детей и ничего не пытались предпринять.
Расстались на минорной ноте. Игорь переночевал в Боровлянах, доверившись объявлению «квартира на сутки». Ночью приснился отвратительный кошмар. Брат, распятый как в «Горячих головах», сотрясается под ударами тока, вокруг водят хороводы криминально обритые мужики в оранжевых хламидах и распевают «харе Кришна». Сверху витает мятежный дух Наркевича-Иодко, и только симпатичной докторши из областной клиники не привиделось.
***
Советский Союз, 1949 год
Тридцать седьмой год давно позади, но поджилки трясутся не меньше, когда на улице вежливо подходят люди в штатском, представляются сотрудниками госбезопасности и без долгих разговоров увозят на чёрной «Эмке» в сторону площади Дзержинского.
Дальнейшее напоминает кошмарный сон, который не хочет прерываться даже при сильных щипках за руку. Проходная сменяется длинными коридорами, лестницами. Пусть сопровождающие не ведут в подвалы, о которых в полголоса ходит столько страшных легенд, эти жуткие подземелья где-то здесь, близко! Семён Давидович Кирлиан, человек не мужественной профессии и даже не фронтовик, почувствовал себя ужасно и принялся лихорадочно соображать: что могло способствовать аресту? Впрочем, уже далеко не молод, пожил достаточно на этом свете, чтобы понимать: шанс оказаться в гебешных застенках есть у любого…
Кабинет, куда его доставили люди в штатском, не вязался с представлениями о пыточных застенках. Обычный стол, шкаф, сейф, неизменные потреты Сталина и Дзержинского. И человек в майорских погонах не похож на исчадие ада. Вот только глаза… Семён Давидович не стал бы с таким откровенничать, встреться с ним даже в самой безобидной обстановке.
- Фамилия, имя?
Будто чекисты на улице не сказали, кого поймали около Гостехники.
- Кирлиан… Семён Давидович.
- Место и дата рождения?
- Екатеринодар… Сейчас это Краснодар. 20 февраля 1898 года. А, простите, по какому…
- Национальность?
- Армянин.
- Семён Давидович – и армянин? Решили лгать госбезопасности?
- Богом клянусь… - допрашиваемый вдруг сообразил, что подобная клятва слегка не соответствует мизансцене. – Честное слово, товарищ майор… Гражданин майор.
- Так что писать – армянин или еврей?
- Армянин! Но если нужно…
Не в первый раз. Невысокого роста, черноволосый, носатый, с грустным внимательным взглядом под линзами круглых очков, допрашиваемый запросто мог сойти за представителя любой из двух наций и полудюжины других. Чекист заполнил в бланке очередную графу и ещё несколько.
- Чем занимались до революции?
- Настройщик роялей, электрик.
- Есть специальное образование?
- Только начальная школа.
Теперь даже этот, в общем-то малозначительный факт обвиняюще лёг на чашу весов. Кирлиан осторожно пошевилился, стул под ним скрипнул, вызвав очередной прилив недовольства у хозяина кабинета.
- Участвовали в революционном подполье?
- Нет, по малолетству не был сознателен…
- В годы Отечественной войны – на каком фронте?
- Здоровье, знаете ли…
- Героический труженик тыла? Или в оккупации?
- Да, в оккупации…
