заскочил домой принять душ и переодеться, а потом поехал к Инне, желая скорее подарить кольцо. Воображал, какое у нее будет лицо, когда она увидит чудесный перстень, как она удивится, улыбнется, захочет его примерить…
Но все вышло совсем не так.
Инна открыла дверь, но явно не была рада приходу Богдана. Она растерялась, покраснела, а через секунду в прихожую вышел какой-то парень.
Богдан потерял дар речи, а Инна, к которой вернулось самообладание, скрестила руки на груди и выдала, что бросает Богдана. Что давно уже хотела сказать: они не пара, она его не любит и вообще у нее с ним нет никаких перспектив.
Если она рассчитывала, что Богдан зарыдает и примется умолять ее остаться с ним, то просчиталась.
– А он, выходит, перспективный? – Богдан мотнул головой в сторону парня.
Кольцо он положил в красивый мешочек, который купил в ювелирном, и в этот момент почувствовал, что оно словно бы раскалилось в его руке. Стало горячим и … живым.
Инна не успела ответить, как Богдан швырнул ей мешочек с кольцом и сказал:
– Пошла ты. Совет вам да любовь.
Повернулся и ушел.
Он не видел, как Инна взяла мешочек, открыла его и достала перстенек.
– Какая красота! Кольцо просто восхитительное! – восторженно сказала девушка. Надела перстень на палец и залюбовалась им.
– Это что, медь и бутылочное стекло? – ревниво спросил парень.
Инна фыркнула, впервые подумав, какой же он глупый. И она, возможно, тоже. Поспешила, не надо было все-таки расставаться с Богданом. Вон какое кольцо подогнал, ведет себя с достоинством. Наверное, стоит попробовать помириться. Ничего, она сумеет все исправить, если захочет. И приползет Богдан снова.
А Богдан в ту самую минуту думал, что будет страдать, но почему-то не чувствовал ни обиды, ни горечи. Ему даже в каком-то смысле легче стало. С Инной было слишком непросто: высокомерная, капризная, эгоистичная, она приносила в жизнь Богдана не столько радость, сколько беспокойство и раздражение. А теперь все решилось само собой.
В ту ночь ему приснился странный сон. Он увидел уродливую старуху с согнутой крюком спиной и огромной бородавкой возле носа.
– Уважил, милок, – сказала старуха, непонятно каким образом возникнув на пороге его квартиры. А после захихикала, заколыхалась, и глубоко запавшие, словно просверленные на лице глаза вспыхнули рубиновым отблеском.
Богдан закричал и проснулся.
Слухи о болезни Инны дошли до него через общих знакомых примерно дней через десять.
– Это что-то кошмарное, – сказали Богдану. – Инна в больнице.
Ему немедленно вспомнилось кольцо, сон, старуха, красный отблеск в ее глазах.
«А если она…» – додумать эту мысль было страшно.
Богдан поехал в больницу. Мать Инны встретила его в коридоре – заплаканная, постаревшая лет на десять.
– Это какой-то ужас, – сказала она, припала к плечу Богдана и снова разрыдалась. – У нее выпадают волосы. Она исхудала, высохла, ничего не ест. Кормят Инночку через трубки. Она без сознания, и иногда я думаю, что это к лучшему. Если бы понимала, что с ней происходит, было бы хуже. Инночка гордилась своей красотой, а тут такое…
– Что говорят врачи? – с трудом выговорил Богдан.
Мать Инны махнула рукой.
– Что они знают? Ничего. – Потом она спохватилась. – Спасибо тебе, что пришел. Инночка говорила, что… Что она бросила тебя. Я сказала ей, это ошибка, ты хороший парень, но ты же ее знаешь… Ты мог бы и не приходить, она тебя обидела, а вот пришел же. Спасибо.
Богдана пустили к Инне на пять минут. Сначала он подумал, что это нелепая ошибка: на больничной кровати перед ним лежала не та яркая, самоуверенная, дерзкая девушка, которую он знал, а маленькая старушка с худеньким личиком и прозрачной кожей.
Горло сдавило. Неужели это он виноват?! Богдан не хотел такой участи для бывшей девушки, пусть она и поступила с ним не лучшим образом.
Богдан приподнял простынку и увидел алеющее на тонком пальце кольцо. Он думал, в реанимации украшения снимают, но на Инне и цепочка была, и серьги, и этот проклятый перстень.
Вспомнилось лицо старухи из сна, ее хихиканье.
Не раздумывая более, Богдан снял кольцо с пальца Инны. Сунул его в карман и быстро вышел из палаты, надеясь, что это поможет Инне, что еще не все потеряно.
Спустившись по лестнице, парень вышел из больницы и медленно двинулся по парку. Кольцо, казалось, оттягивало карман, мысли путались. Что делать с этим перстнем? Поехать в деревню и бросить обратно в землю?
Зазвонил сотовой. Это был отец. Из всей семьи общался он только с сыном. Вернее, с ним больше никто не общался, кроме Богдана.
– Все забываю спросить, как ты к бабушке съездил? Помог?
– Да. Она, кстати, просила передать тебе, чтобы ты к ней не приезжал.
Отец откашлялся. Конечно, ему было неприятно это слышать, и Богдан мстительно порадовался его смущению. А чего он ждал?
– Сын, я звоню потому… Света говорит, что ты можешь приходить к нам иногда, надо же общаться.
– Как мило с ее стороны. Могу, да? А кому конкретно это надо, твоя Света не уточнила?
– Богдан, зачем ты так? Я тебе, в конце концов, запрещаю…
Отец говорил, но сын не слушал.
Кольцо в кармане налилось жаром, запульсировало.
А что? Не пора ли Свете ответить за то, что она сделала с матерью, с Лизой, с ним самим, с их семьей?
Разве правильно крутить роман с женатым мужчиной, лезть в чужие отношения, в чужую семью?
«Можешь приходить иногда?» – это, что ли, правильно?
– Пожалуй, я загляну на днях, – услышал Богдан собственный спокойный голос. – И даже подарок твоей Свете принесу. Я подумаю и перезвоню.
Отец обрадовался, что-то ответил, но Богдан уже отключился.
Он еще не решил, сделает ли это, слишком страшным мог быть результат.
Но обдумать все стоило.
Определенно стоило.
Смертью повязаны
«Мама, зачем тебе эта рухлядь?» – возмущалась Кристина, когда они освобождали чердак от хлама.
Старшая дочь была умной и практичной современной девушкой, лишенной сантиментов. Она училась в колледже, в городе, а после собиралась поступать в университет. В поселок, где жили мать и младший братишка Сашенька, приезжала на выходные и каникулы.
Чердак был завален всяким старьем, копившимся десятилетиями: ветхая одежда и обувь, тетради, газеты и учебники, сломанные стулья и битая посуда, рваные занавески, коробки и ящики.
Решив наконец-то разобрать эти завалы, мать и дочь провозились два дня, но в итоге освободилось много пустого пространства. Большая часть старья была сожжена в саду или отправилась на помойку; обнаружились изящный медный подсвечник, пара фарфоровых статуэток,
