И голос не дрожит. Да и с чего бы? Это просто комната и ничего более.
* * *
На мобильнике Лука обнаруживает смс с лаконичным: «Буду поздно» и предложение приехать на базу и потренироваться. Самостоятельно.
Предложение не приказ, так что Лука с чистой совестью его игнорирует, предпочитая заняться более важными вещами. Например, поговорить без возможности быть услышанным. Рассказывать о призраке отца, как и о домовом, Лука пока не собирается.
— Можете подробнее рассказать о наших… семейных способностях? — уточняет Лука, стоит только оказаться в собственной комнате и переодеться.
После того, что случилось сегодня, данный вопрос возник как-то сам собой. Слишком уж мало в прошлый раз они рассказали обо всём этом. И не было ни намека, ни на какие опутывающие людей паутины. Тем более что Лука может их касаться. Только и удалось разобраться, что призраков и так бы увидел, а искры потенциала, вероятно, получил от инъекции.
— И что именно ещё ты хочешь узнать? Ответ «всё» не принимается. Мне нужна конкретика, тогда, может, вспомню что-то помимо уже рассказанного.
Лука несколько мгновений рассматривает чёткую, но, в идущем от окна тусклом свете, полупрозрачную фигуру отца, прежде чем разлепить губы и уточнить:
— Ты говорил, что это передаётся по наследству. Но всегда ли оно остаётся неизменным?
Разговаривать с мёртвым отцом до сих пор как-то… странно.
Тем более, когда он делает вот так, как сейчас: растворяется в окружении, превращаясь из вполне чёткой фигуры в размытую дымку.
— Насколько я помню, — подает голос Тихон, о котором Лука немного успел подзабыть. Слишком уж тихо сидел, скрывшись за углом дивана. Зато сейчас вышел, да и то лишь для того, видимо, чтобы перебраться на более мягкое место. — Все ваши пр-р-редки, с котор-р-рыми я жил бок о бок, видели пр-р-ризраков и другую подобную им бр-р-ратию, вр-р-роде меня или какого-нибудь лешего. А так же неясные тени тех, кто не хотел или не имел нужных сил, чтобы показываться. Но на нижние планы не ходили. Ау-р-р тоже не видели.
— Я не вижу аур, — напоминает Лука, наблюдая за тем, как Тихон, подобно простому коту, растягивается рядом во всю длину. Словно не поговорить пришёл, а поспать. — То, что я вижу…
— Да-да, но всё одно, — машет хвостом, словно отмахивается, Тихон. — Не было такого.
— А менять? Или… не знаю. Лечить?
Если у него действительно что-то сегодня вышло, то это, наверное, можно назвать лечением? По крайней мере, Алисе после его вмешательства вроде бы стало лучше. Хотя он ненадолго и забыл об этом происшествии на фоне «допроса» и того что увидел позже.
Зато потом вспомнил.
— Лечить?
Лука чувствует дуновение колкой прохлады, когда отец подается ближе.
— Лечить. Я просто не знаю, как ещё это можно назвать, — рассеянно пожав плечами, он снова словно окунается в недавнее прошлое.
Тонкая сеточка, чем-то похожая на сплетённый пауком кокон, опутывает со всех сторон. Серая, едва заметная и даже на вид почему-то кажущаяся мягкой.
Такой она и оказывается на ощупь. По крайней мере, на том плане, на котором Луке удаётся её потрогать.
В самом начале он боялся навредить. Касался осторожно, больше ощупывая странную конструкцию, чем пытаясь её убрать. Он не знает, как это выглядело со стороны, да и, пожалуй, не хочет знать.
Они подцеплялись неохотно: соскальзывали с пальцев, словно сделанные из скользкого шёлка, а потом рвались, больно обжигая попеременно то холодом, то жаром. Лопались с тихим разноголосым звоном, что под конец слился в ушах в странную какофонию, что давила на барабанные перепонки.
Никогда прежде Лука ничем подобным не занимался. Да и коснуться чужих искр не получалось, а тут, на мгновение ему даже показалось, что рыжий листопад моргнул, словно в благодарность. Бред, конечно. Искры так себя не ведут. Когда-то он уже пытался прикоснуться к чужому потенциалу и ничего толкового не вышло.
— А этим твоя пр-р-рабабка занималась, — по окончании рассказа, непривычно тихо отзывается домовой. Правда, задать уточняющий вопрос Лука не успевает. Тихон и сам продолжает, роняя хмурое: — Пока не умер-р-рла в тр-р-ридцать.
* * *
За шиворот будто кто снега напихал. Лука едва не передёргивает плечами от этого внезапного леденящего чувства. А Тихон смотрит своими жёлтыми глазищами, не мигая и, кажется, даже не дышит. Лишь хвост ходит ходуном из стороны в сторону.
— Мать рассказывала, что та довольно быстро умерла, говорила, что видимо сердце прихватило, — подает голос отец. Он снова обрёл свою прежнюю чёткость. — Если, как ты говоришь, моя бабка была ведьмой, то она бы не умерла так просто, ведь преемницы у неё не было. А это, вроде бы, у них непременный атрибут возможности легко покинуть этот мир. Мать же, насколько мне известно, не унаследовала ни единой способности.
— Я знаю то, что знаю. И не тебе меня обвинять во лжи.
Шуршит покрывало, а когда Лука оборачивается, то едва не вздрагивает.
«Когда же закончатся, эти чёртовы сюрпризы⁈»
Вместо кота перед ним стоит невысокий старичок с небольшой бородкой и копной белых, как шерсть кота, волос; в простой домотканой рубахе подпоясанной поясом, такие Лука видел на картинках в учебнике истории за период Руси. Только глаза остаются всё теми же: жёлтыми с чуть вытянутыми по вертикали зрачками. Да хвост мелькает, когда домовой садится, скрестив ноги: по-простому, прямо на пол.
— Никто не обвиняет тебя во лжи, Тихон, — словно ни в чём не бывало, заявляет отец. Хотя для него эта внешность домового, скорее всего не стала неожиданностью. — Просто расскажи как есть и не тяни резину. Ты ребенка пугаешь. Заявил тут, что его прабабка от дара умерла. И это после того, как он сказал про проявление своего!
«И ничего не напугали. Информации мало для этого» — честно собирается заявить Лука, но язык отчего-то не хочет ворочаться во рту и такое чувство, будто прилип к нёбу. Противно и стыдно, особенно когда Тихон смотрит как-то по-особому и внезапно извиняется, прежде чем начать свой рассказ.
— Пр-р-рабабку твою ведьмой кликать начали ещё пр-р-режде, чем ей десять лет исполнилось. Может даже поэтому они и сошлись
