убивает? И кто одиннадцать трупов в замкнутом пространстве делает? И оружие у него, не ТТ и ПМ, а Стечкин. Не хухры мухры!
Следователь мысленно поблагодарил господа за то, что дело ушло в ФСБ. А то бы он повесил себе очередной висяк.
— Ладно, я за пивом, — развернулся к магазину опер и не спеша зашагал, посматривая на спецмашины.
Следователь же остался на месте, и заметил на третьем этаже глядевшую из окна старушку, которая подходила к нему на площадке. Хотел, было, махнуть ей рукой, но не стал, чтобы не привлекать внимание ФСБэшников. А те «нарисовались» довольно быстро на месте происшествия. Что было странным.
— Мужчина, — кто-то тронул следователя за плечо.
Он обернулся и увидел перед собой очень милую девушку.
— Я корреспондент газеты, — проворковала она. — Веду колонку криминальных новостей. Не подскажете что здесь случилось?
— Э-э…
Следователь хотел её мягко прогнать, но в его карман легко опустилась стодолларовая купюра.
— Пожалуйста — она мило улыбнулась.
— Ладно, — следователь взглянул на магазин, но, видимо, опер купил пива и ушёл. Ему делать-то было нечего. — Надеюсь, что вы не будете упоминать моё имя?
— Я его даже спрашивать не буду, — подтвердила девушка.
— Человек пятнадцать, скорее всего, боевики из Чечни, штурмовали квартиру на втором этаже. По непроверенным данным…
Следователь замолчал, но в его карман легла ещё одна купюра.
— … в квартире было двое. Один погиб, убив одиннадцать штурмовиков.
— А второй? — третья купюра легла в карман следователя, как родная.
— Второго, по словам свидетелей, увезли на машине в неизвестном направлении.
— А свидетели — эта не та старушенция, что смотрит из окна третьего этажа?
Следователь удивился преображению милого и щедрого корреспондента, в хищника, готового к прыжку. И совсем забыл об этом преображении, когда четвёртая купюра последовала за своими «сёстрами». Кивнул утвердительно.
Глава 20
Анна Петровна, несмотря на свой преклонный возраст, отличалась не только умом и сообразительностью, но ещё и хорошо видела и запоминала. Её этому когда-то обучали…
Она не любила рассказывать об этом, чаще притворяясь полуглухой и полуслепой старухой. Так было удобно и очень часто — выгодно. Да и говорила она складно, но порой притворялась такой плохо образованной деревенщиной. И совсем не удивилась, когда в её дверь позвонила девушка.
— Заходи, — кивнула ей Анна Петровна, без труда вычислив в девушке то, кем та является на самом деле. — Пришла узнать про мужика, которого увезли на машине бородатые? Я видела, как ты со следователем говорила, и доллары в карман ему совала… Кто этот мужик тебе?
— Это так важно? — девушка показала Анне Петровне пачку денег. — Скажете марку и номер машины — будет ваше.
Старушка достала из кармана халата бумажку.
— Здесь номер записала. Но это не той машины, на которой увезли мужика. На внедорожнике номера краденные. А вот другая машина стояла неподалёку — «Форд Мондео» синий металлик. Так там два мужика сидели и наблюдали за стрельбой. Один по телефону разговаривал. А потом они вслед за внедорожником и поехали. Внедорожник американский, чёрный. Да номера грязью измазаны.
Получив деньги, Анна Петровна пошла в комнату их прятать, но услышала, как девушка говорила по телефону:
— Милан, спутник есть над Москвой? Найди мне координаты «Форда Мондео», номер…
Ткачёв очнулся, когда на него плеснули холодной водой. Голова болела так сильно, что, казалось, череп не выдержит и расколется под ней. Да ещё черный мешок, противно пахнущий бензином, прилип ко лбу.
— Очухался, тварь!
Голос звучал с акцентом и звенел злостью. Говорившего Андрей Викторович не видел, но понял, что тот с Кавказа. Затем последовал сильный удар в живот, от которого перехватило дух, и сердце толкнулось с такой силой, будто хотело выскочить наружу.
— Эй! Не трогай его! Дождёмся шефа. У него есть вопросы…
Это сказал уже другой, и, судя по голосу, явно иностранец — европеец.
Ткачёв кашлял, брызгая слюной на ткань, и попытался дышать глубже, но резкая боль в груди не давала ему это сделать. Последующий удар по почкам был таким, что Андрей Викторович не удержался — закричал от резкой боли и рези внизу живота. Повалился, чувствуя, что привязан к какому-то стулу. Руки заведены за спину, и ноги не убрать, и не сомкнуть.
— Я тебе что сказал?! Не трогай его! Пока…
Кто-то резко поднял Ткачёва и поставил вертикально земле. Глухой всплеск, и ещё порция воды холодом окатила голову и грудь.
Ждать «шефа» пришлось долго. Где-то вдали заурчали двигатели автомобилей, и Андрей Викторович сообразил, что держат его на каком-то складе. Слишком явственно звучало эхо от разговоров.
Раздались шаги, и кто-то быстро спросил:
— Он ещё живой?
— Да, — недовольно ответил кавказец. — Я ему башку отрежу!
— Потом, не сейчас, — у говорившего была быстрая, резкая и отрывистая речь, но говор характерный. — Снимите мешок. Я в глаза ему посмотрю.
С головы Ткачёва сдёрнули ткань, и он увидел приехавшего «шефа». Тот немного склонился и издали рассматривал Андрей Викторовича. Не пристально, а по-хозяйски. Как у лошадей рассматривают зубы. Череп «шефа», прикрытый тремя зачёсанными волосинами, блеснул в свете от единственной лампы под потолком.
— Ты что думал? — «шеф» не кривлялся. — Что можешь под меня спокойно копать, и я об этом не узнаю? Ты что, идиот?!
— Вопросы идиотские, — выговорил сквозь боль Ткачёв, и стоявший близко к нему худой и бородатый мужик занёс руку для удара, но…
— Погоди! — прикрикнул «шеф». — А, ну, отойди.
Потом «шеф» ближе подошёл к сидевшему на стуле Андрею Викторовичу.
— Нет, ты, точно идиот. Ещё скажи, что делал это по собственному желанию. Тебе кто приказал-то?
— Папа Римский, — усмехнулся Ткачёв.
— Нет, ну, так невозможно, — «шеф» выпрямился. — Ты чего хочешь-то?
— От вас ничего не хочу. В первый раз вижу.
— Э, дай я отрублю ему голову! — дернулся кавказец, но притормозил, остановленный жестом ладони «шефа».
— Последний раз спрашиваю — кто приказал собирать на меня информацию?
— Да откуда я знаю?! — вспылил Ткачёв. — Чего пристал? Нужен ты мне, как собаке пятая нога.
— Нет, ну, посмотрите на него, — «шеф» всплеснул руками. — Раз говорить не хочешь, то и ты мне не нужен. Ты пойми: важно не то, кто первым сказал, а то, кого первым услышали. Я тебя не слышу.
Он развернулся и пошёл прочь от сидевшего Ткачёва. На ходу махнул рукой кавказцу, и тот вынул кинжал.
Воспользоваться, правда, не успел. Раздался едва слышный хлопок, и кавказец недоумённо замер, закатив глаза, будто пытался рассмотреть возникшую во лбу аккуратную дырку. Упав, кинжал звякнул о бетонный пол.
Андрей Викторович забыл о боли, хищно улыбнулся и
