своему.
Рыдания усилились. С двух сторон от Ириски сидели два сфинкса — ее мать и моя собственная. Внимательно присмотревшись к девушке, я увидел, что у нее разбиты губы и синяк на скуле. В чем дело догнал практически сразу. Еще до того как ее папаша начал орать.
— Ты что себе позволяешь, щенок? Думаешь, управы на тебя нет? Это Давлатов за падчерицу не стал впрягаться, а я тебя за дочь в тюрьме сгною!
Я обращаюсь к девушке:
— Ирина, я бы на твоем месте хорошо подумал о том, что ты сейчас делаешь. Потому что я найду того, кто тебя так разукрасил. По твоей просьбе.
Она перестала рыдать и зашипела:
— Это ты был! Ты меня чуть не изнасиловал, а я вырвалась и убежала!
Ничего себе! Вот это девки пляшут! По четыре штуки в ряд.
— А по-моему, ты вчера ко мне домой голышом заявилась и упорно предлагала мне отсосать.
В столовой воцарилась тишина, а на меня уставились пять пар глаз. С разным выражением.
Зачем я впустил вчера эту полоумную?
Платон
— Папа! — раздается противный писк, который проходится по моей пострадавшей нервной системе.
— Игорь! — обращается Пархомов к моему отцу, — Я хочу знать, что ты собираешься делать.
Тут мой родитель меня удивляет:
— Ничего.
Лицо Иркиного отца багровеет. Он собирается ругаться, но почему-то передумывает.
— Хорошо, Игорь, хорошо. Как знаешь! — с угрожающими интонациями заявляет он, а потом обращается к жене и дочери, — Пошли.
Те слушаются, и мы остаемся втроем.
— Я все же хотел бы услышать объяснения, — устало говорит отец.
Не понимаю, что я могу ему объяснить. Итак все ясно.
— Пап, давай не будем.
Он продолжает требовательно смотреть на меня, поэтому излагаю максимально кратко.
— Ирина пришла вчера ко мне. Я был у Еленки, которая сунула мне в нос справку об аборте. Я поэтому и пустил эту. Хотел узнать, на самом ли деле Лена избавилась от моего ребенка. Но вместо этого Пархомова стала предлагать себя. Я ее выпроводил. Она убежала с криками, что я пожалею. Вот и всё.
— А то, что у нее на лице? — в разговор вмешалась мать.
— Мам, я ее пальцем не тронул. Если бы было по-другому, я бы сказал.
Мама решила выяснить все и сразу.
— Лена… Она действительно это сделала?
— Скорее всего, нет. Я уверен, что нет. Иначе Давлатов бы мне прямо так и сказал сегодня.
— Чего? Ты был у него? — голос отца автоматически повышается.
— Да, был. Мне нужно знать правду.
— Платон! Ты с огнем играешь!
— Да мне все равно, как ты не поймешь! Ленка не отвечает ни на сообщения, ни на звонки, видеть меня не хочет! Еще эта справка дурацкая… — сам не замечаю, как начинаю говорить громче, чем требуется.
— И что ты добился своим визитом?
— Он сказал, чтобы я дал ей время.
— Чего ты делать, видимо, не собираешься, — подводит итог отец.
С шумом выдыхаю:
— Пап, мам… Я б рад. Только я хочу быть с ней. Видеть, как она меняется, баловать ее, узнать, кто у нас родится, вместе придумать имя…
— Еще скажи, женишься на ней.
— Если бы она согласилась, даже бы не задумывался.
— Тогда надо было кольцо дарить, а не по промзонам ее таскать, — отец не упускает случая уколоть.
— Игорь, Платон — прекратите! — требует мать, — Насчет Лены… Сергей хорошо ее знает, если советует, есть смысл его послушать. А вот с Пархомовыми надо что-то придумать. Они просто так не успокоятся. Скорее всего, они отправились в полицию. У Петра там много знакомых.
Мне не нравится ее идея по поводу советов Давлатова, но я предпочитаю промолчать.
— В доме есть видеонаблюдение. На нем должно быть видно, в каком состоянии ушла от меня Ирина. Но лучше поторопиться. Пока запись не пропала, — отвечаю матери.
На что рассчитывала эта идиотка, обвиняя меня в том, что я ее ударил, не знаю. В доме полно камер. Единственное, что приходит в голову, она просто не обратила на них внимание.
— Сам-то разберешься? — с сомнением тянет отец.
— Да, — ответ звучит резко.
Не теряя времени, еду в Хамовники. Охрана сначала артачиться, не желая мне показывать записи, но после соответствующих денежных вливаний становится необыкновенно покладистой. Я нахожу несколько кадров Ирины, на которых четко видно, что девушка ушла от меня без синяков и других повреждений. Копирую запись, немного подумав скидываю ее отцу. Пусть посмотрит, а то вечно я у него во всем виноват.
Выхожу из подъезда, чтобы ехать в офис, набирая его на телефоне, но поговорить нам не удается. Я не успеваю сделать несколько шагов, как меня скручивают добры молодцы, которые суют мне под нос удостоверения и пакуют в стоящий неподалеку полицейский автомобиль. Сотовый падает на асфальт и его экран покрывается сеткой мелких трещин.
— Платон! Алло! Платон! Алло! Алло! — раздается из динамика, пока кто-то из полицейских не наступает на него ногой.
— Зря ты так, служивый. Вещь дорогая. С одной зарплаты не расплатишься.
Тот скалится в некоем подобие улыбки:
— Он тебе нескоро понадобится.
Везут меня на окраину Москвы, где также неласково извлекают из машины и заводят в отдел. Но не бьют. Я бы даже этому не удивился. Руки в наручниках с непривычки ломит. И хочется заржать в голос над самим собой. Вот от кого не ожидал такой подставы, так от маленькой девочки — дочки родительских друзей. Но маленькие девочки вырастают. И становятся теми еще стервами.
Я думал, меня сразу же начнут допрашивать. Вместо этого меня заводят в длинный коридор с металлическими дверями, оснащенными решетками, досматривают, забирают содержимое карманов и ремень. Интересуются наличием шнурков, которых у меня нет. Предлагают подписать документы. Отказываюсь. Ребят в форме это не слишком удручает. И я оказываюсь в одном из номеров "люкс". За мной с противным скрежетом закрывают дверь.
В номерах — перенаселение. Компанию мне составляет немытый и нечесаный мужик неопределенного возраста, который враждебно поглядывает и на меня, и на то, во что я одет. Сильный дискомфорт доставляет вонь, впитавшаяся в эти стены за годы, что здесь гостят дети улиц. Да и мой сокамерник источает тот еще аромат. Аппетит отшибет теперь на неделю. Но кормить нас вроде никто и не собирается.
Я жду, что за мной придут. Но время тянется, а никто ко мне не спешит. Вонючее чудо ограничивается недовольными взглядами, не пытаясь завести разговор, безошибочно улавливаю дикую разницу социальных статусов.
Я устраиваюсь на деревянной полке, которая выполняет функцию кровати. Впечатлений мне теперь хватит надолго..
Не понимаю, что этим пытается добиться
