Книга Киммерийский аркан - Михаил Боровых

— Взойдя на трон, я принесу больше пользы народу аваханов и делу веры.

— Достойный ответ, Керим, сын Сарбуланда. Но неужели честолюбие вовсе чуждо твоим помыслам?

— Я узнал о том, что могу претендовать на трон Гхора лишь несколько мгновений назад. Огонь честолюбия еще не успел разгореться в моем сердце.

Каррас хохотнул.

— Все-таки вы мастера говорить, бородатые огнепоклонники!

Керим не удержался от дерзости.

— Это признак высокой культуры!

Но Каррас продолжал смеяться. Варвар, но умный. Действительно умный, а не животно хитрый.

— Надо скрепить наш союз, юный Керим. — сказал Каррас.

Наследник престола Гхора хотел, было опуститься на колени, но Каррас жестом остановил его.

— К чему это между братьями-правителями? — и протянул, по степному обычаю, обе руки для пожатия.

Склонив голову, Керим обменялся рукопожатием с киммерийским владыкой. У Карраса были пальцы, словно выкованные из железа. Керим никогда не считал себя наследным принцем, но судьба именно его сделала старшим из оставшихся в живых сыновей эмира. Он довольно много времени провел при дворе отца, и знал о большинстве принятых в общении между царями ритуалов. Он никогда не думал, что эти знания пригодятся ему. Но сейчас нужные слова сами соскользнули с губ. Керим склонил только голову и сказал.

— Великий каган, я не могу быть твоим братом. Слишком велика разница между нами. Ты сильнее и мудрее меня. Недавно я лишился отца. Будь мне новым отцом, и я буду тебе верным сыном.

Каррас подавил довольную улыбку. Юнец сразу понравился ему, еще, когда не хотел склонить колени на поле боя. Но сейчас гордыню свою Керим как будто усмирил. Назвать себя «сыном» значило признать полное верховенство киммерийского кагана над собой. При этом в пределах своей страны такой «сын» мог быть полновластным правителем. Конечно, Каррас понимал, что Керим не преминет предать его, если силы кагана ослабнут. Но для того, чтобы держать сыновей в повиновении есть много способов.

— Будь мне сыном, Керим. — согласился с предложенной формулой великий каган.

Они обнялись.

— Скажи мне, ты женат? — спросил Каррас, про себя припоминая, кто из его дочерей вошел в подходящий возраст.

Когда были оговорены условия будущей женитьбы Керима, Каррас приказал тому усесться рядом с собой, но на ступень ниже. После этого по знаку Карраса стали прибывать его военачальники, родичи, самые прославленные воины Орды. Все они рассаживались по местам, отведенным им обычаем.

Когда последний гость занял положенное ему место, великий каган обратился к собранию.

— Мы представляем вам своего приемного сына, Керима. Недавно он потерял отца, и мы приняли решение усыновить его.

У Дагдамма вытянулось лицо. Он знал, что такое «усыновление» означает, прежде всего, принятие политического покровительства, но все же слова «приемный сын» резанули ему ухо.

— До нас дошли вести с родины Керима. Пока его отец, законный эмир Гхора и всего Афгулистана, был в походе, придворные в столице составили заговор. Когда они узнали о гибели Сарбуланда, то эмиром себя провозгласил Бузахур. Свое правление он начал со страшных преступлений. Бузахур приказал казнить всех детей Сарбуланда, независимо от пола и возраста. Беременных жен и наложниц Сарбуланда задушили. Так же он убил тех жен Сарбуланда, которые родили тому детей прежде. В их числе погибла и мать нашего приемного сына. Зная о постигшем Керима горе, мы и приняли решение оказать ему свое покровительство.

Воины Орды зашумели. Это были жестокие люди, пролившие в своей жизни реки крови. Но рассказ о подлостях Бузахура тронул их сердца. С женщинами и детьми воюют только трусы.

Керим же закусил губу едва не до крови. Испытанные им душевные страдания видели все. Каррас либо нарочно утаил от него подробности воцарения Бузахура, либо и вовсе сочинил, чтобы придать своей речи убедительности.

— Невозможно допустить, чтобы страной Афгулистан, которая граничит с нашими владениями, правил подлый убийца женщин и детей. Мы должны наказать его за преступления и вернуть трон законному наследнику — нашему сыну Кериму. — сказал Каррас.

Он говорил совершенную чушь, но это была важная, величественная чушь.

Варвары не так простодушно-наивны, как от чего-то считают жители цивилизованных стран. Варвары знают, что такое «политика» пусть и не употребляют именно этого слова. Каррас — политик. Сейчас он говорит своим людям, между своими будто бы не надо лицемерить. Но он не лицемерит. Он на самом деле считает, что Бузахур заслуживает кары. А если ради этого надо стереть с лица земли Гхор — то он это сделает.

— Мы пойдем на Гхор, чтобы вернуть Кериму трон его отца. — отчеканил Каррас.

Но долго держать позу великий каган пока еще не умел, степная простота победила изысканность.

— Конечно, наши воины должны будут получить вознаграждение за риск, которому подвергнутся. — хохотнул Каррас. — Пусть они наполнят седельные сумы аваханским золотом и серебром!

Да, истинные цели похода он тоже назвал. А то, что он говорил сначала — это не для ушей киммерийцев и разноплеменных гирканцев, это то, что он будет говорить аваханам. Каррас просто пробует эти слова на вкус.

— Чтобы наше родство с Керимом было особенно прочным, мы так же приняли решение отдать ему в жены дочь нашу — Кару.

Среди чинного собрания вдруг раздался какой-то звук, похожий на хрюканье. Военачальники переглядывались, пробовали заглянуть друг другу за спину, чтобы увидеть, что это за непотребство творится.

А это, зажимая рот руками и смешно выпучив глаза, боролся с приступом хохота царевич Дагдамм. Он делал над собой невероятные усилия, чтобы придать лицу серьезное выражение, то тут же снова скисал от смеха, корчился, удерживая в себе рвущийся наружу хохот.

Наконец смешливость превозмогла выдержку.

— Кару! Он женит его на Каре! — прохрипел Дагдамм, и не в силах больше сдерживать себя, бросился к выходу, на ходу взревывая от неудержимого смеха.

Суровые, жестокие люди, собравшиеся на совет великого кагана, неуверенно улыбались. И о чудо — улыбка коснулась даже губ самого Карраса Жестокого.

Керим сидел, багровея от гнева и ужаса. Что же такого в Каре, если одно упоминание о ней вызвало такое веселье у мрачного Дагдамма и бездушного Карраса? Неужели она так стара и дурна и собой?

На самом деле, дочь великого кагана, хоть и миновала пору цветущей юности, старухой конечно, не была. Ей было двадцать пять лет. Никто не назвал бы Кару красавицей, но внешность ее была броской и не обладай дочь Карраса столь неукротимым нравом, она была бы завидной невестой.

Но Кара была дерзкой, горделивой до заносчивости, вздорной и отчаянно храброй. Она не была из тех женщин, что отчего-то