Зиг, — женщина слегка поклонилась. Выждав мгновение, она добавила: — Та самая Барталомея Зиг...
Уж не знаю, какой реакции от меня ждали, но я только усмехнулся:
— Ну а я — тот самый Феликс Обрин, воспитанник отшельника Хольда.
— Тот самый Марк Лис, — произнёс следом разведчик. — Декан разведывательного контуберния первой центурии девятого «стойкого» легиона.
Осознав, что её имя и фамилия ни о чём нам не говорят, Барталомея, с одной стороны, будто бы немного расстроилась, а с другой — с облегчением выдохнула. Она кивнула и хрипло произнесла:
— Рада знакомству, господа.
— Мы тоже, — согласился я. — Но ещё больше мы рады тому, что ты не смогла прикончить нас.
— Что? — удивилась женщина. Похоже, она уже успела забыть о взрыве. Или делала вид, что забыла.
— Ты чуть не убила меня и моего друга, — негромко произнёс я.
— Я не понимаю, о чём вы... о чём ты гово...
Я жестом обрывал её слова и продолжил:
— Мы стояли за дверью твоей лавки, когда её пробило сотней стальных осколков. Если бы не наша удивительная удача, то первая центурия девятого «стойкого» легиона не дождалась бы своего декана...
— А отшельник Хольд больше никогда не увидел бы своего воспитанника, — Марк понял мою задумку и тоже подбросил дровишек в костёр. — Не знаю, смог бы старик это пережить?
— Вряд ли, — покачал головой я. — Он ведь так ко мне привязан...
По лицу Барталомеи будто бы мазнули кистью — на лазурной коже появились разноцветные полосы и разводы.
— Но откуда я могла знать... — испуганно пробормотала женщина. — К тому же я не собиралась... Я не хотела... И вообще, всё произошло из-за...
— А потом, — я перебил дамочку, пока она не вспомнила о том, кто стал причиной взрыва, — ты натравила на меня своё чудовище... А ведь я всего лишь хотел помочь пострадавшим.
По щекам Барталомеи снова покатились белые словно молоко слёзы.
— Я... Я... Я не подумала... — обескураженно произнесла она. — Я не знала! Простите, я не знала... Прости меня! Я виновата перед тобой... Я виновата перед вами обоими!
Клетка, в которой сидел Хоми, дёрнулась и закачалась — похоже, её обитатель был недоволен «мамиными» слезами.
Марк напрягся и развернулся в пол-оборота к новой угрозе.
— Успокой своё чудовище, — вкрадчиво произнёс я. — Или мне придётся сделать это самому.
— Свет ещё не видывал столь подлого и гнусного существа, — из-под покрывала донёсся приятный баритон Хоми. — Мы не обязаны смущать себя соседством с подобными отбросами.
Марк с изумлением посмотрел на меня, но я лишь усмехнулся. Речи чебурашки-переростка не имели большого смысла — похоже, вне ментальной связи он мог бросаться только ранее услышанными от кого-то фразами.
Барталомея, правда, решила, что меня такими словами лучше не злить. Она резво подскочила к клетке, положила ладонь на покрывало и что-то быстро зашептала. Спустя буквально секунду, Хоми затих.
— Он не чудовище, — негромко произнесла женщина, опустив взгляд. — И он не злой.
— Не сомневаюсь, — я продемонстрировал глубокие раны на предплечьях.
Барталомея всплеснула руками и заметалась между горами перевёрнутой мебели. Через полминуты она нашла отрез чистой ткани, а также какие-то склянки, заполненные разноцветными порошками и растворами.
Некоторое время алхимичка колдовала над своими находками, стараясь не смотреть на нас. Мы же с Марком быстро потушили горевшие тут и там огни — дым от них стал доставлять всё больше неудобств. Теперь лавку освещали только редкие сохранившиеся свечи и лампадки, но их вполне хватало.
— Я хочу обработать твои раны, — закончив непонятные манипуляции, Барталомея подступила ко мне, сжимая в руках пару мензурок и серую тряпку.
— Не так быстро, — я выставил перед собой ладонь. — Что это?
Кусок ткани, понятно, не внушал особых подозрений, а вот содержимое мензурок — наоборот.
— Это эссенция чистоты. Её нужно вылить на раны.
Барталомея поднесла ближе ко мне одну из ёмкостей. Сквозь мутноватое стекло виднелась прозрачная жидкость, похожая на обычную воду, но знакомый запах выдавал природу этой эссенции с головой. Спирт — вот что скрывалось за столь громким названием.
Против спирта я ничего не имел, но содержимое второй мензурки вызывало вопросы.
— А это эликсир бодрости, — пояснила женщина. — Выпив его, ты поправишь силы.
Эликсир бодрости бы похож на мёд — густой и жёлтый. На его поверхности лежала шапка из мелких зеленоватых горошин.
Судя по описанию, штука крайне полезная, однако я отказался от столь заманчивого угощения. Лучше не рисковать — мало ли что алхимичка туда добавила? Пусть она не похожа на убийцу, но даже хорошие, в общем-то, люди иногда поступают не лучшим образом. А бодрость можно и привычной медитацией восстановить.
Марк почему-то был не столь осторожен: он принял из рук женщины мензурку, понюхал её содержимое и замахнул эликсир одним глотком. Всё произошло так быстро, что я не успел его остановить.
— Эх, гадость-то какая! — крякнул разведчик. — Хорошо!
Я посмотрел на Марка с удивлением.
— Наши легионные алхимики часто давали нам эту бурду на маршах, — пояснил он, заметив мой взгляд. — Её вкус и аромат ни с чем не спутаешь. Кто бы знал, что я буду тосковать по этой мерзости...
Ничего удивительного, таково свойство нашей памяти. Я и сам, спустя годы после армии, скучал по бигусу и «мясу белого медведя». Хотя во время службы даже смотреть на них было тошно.
Барталомея быстро и довольно умело обработала мои раны, после чего аккуратно наложила на предплечья повязки.
Я посмотрел на разорванные рукава рубахи, которые свисали жутковатыми кровавыми лоскутами. Учитывая, что и штаны после схватки с Хоми выглядели не лучшим образом, меня можно было хоть сейчас помещать на плакат «Тяжёлая юность в эпоху развитого феодализма».
И пусть не одежда красит человека, но мне кровь из носу нужно было обзавестись приличными шмотками. Причём сделать это следовало побыстрее. Наёмники, которые придут вербоваться в отряд, вряд ли захотят служить под руководством какого-то оборванца.
— Что теперь? — спросила Барталомея, закончив перевязку.
Привычные действия слегка успокоили женщину. Она перестала плакать и была готова к разговору.
— Теперь мы поговорим про взрыв.
— Про что? — не поняла Барталомея.
— Про то самое, — я указал на раскуроченный «сиеф».
— Как вы... ты сказал? — глаза Барталомеи
