Хотела же поесть где-нибудь.
Я сердито уставилась на город внизу. Длинная зимняя ночь давно вступила в свои права, но улицы боролись за вечер, зажигая огни. Народу было множество, и на центральных улицах, и на тех, что подальше от богатых кварталов. Вон, между прочим, прямо подо мной какое-то заведение. Тоже мигают огоньки, и народ заходит.
Возвращаясь к этой истории спустя некоторое время, я прихожу к неприятному выводу, что в бутылке, из которой я выпила, видимо, было что-то совсем для девушки непотребное, потому что я нашла идею спуститься в этот клоповник замечательной. Более того, я вообще не вспомнила, что на мне гимназическая форма.
ВОТ Я ВЛЯПАЛАСЬ…
Охраны и уж тем паче швейцаров в этом заведении, понятное дело, не было. Зато на крыльце стояли три неопрятных мужика, двое из которых при виде меня присвистнули, а третий, наполовину перегораживавший вход, хрипло поинтересовался:
— Заблудилась, мамзель?
— Тамбовский волк тебе мамзель! — сердито ответила я и хотела пройти, но мужик с неожиданной резвостью сместился, загораживая вход окончательно:
— А куда это мы так торопимся, а?
Сзади в шею дохнуло кислым, спиртовым и чем-то ещё, отвратительно вонючим:
— Не хотите отдохнуть в приятной компании?
Я почувствовала, что это пытается меня обнимать и передёрнулась от омерзения:
— Отойдите от меня! — начала формировать защитный кокон и с ужасом поняла, что в голове у меня так шумит, что я даже привычную формулу построить не могу… мамочки…
— А что это у нас тут в сумочке? — захихикал третий и потянул мой ридикюль.
— Руки убери! — голос у меня сорвался.
Меня пихнули в угол этого грязного крыльца и зажали у стены.
— О! Глянь, какой браслетик! — радостно загоготал первый и вывернул мне руку.
В голове моей от ужаса даже мыслей не осталось.
— Хак! — тот, что цеплялся за браслет, вдруг осел и заскрёб руками по стене.
— Наших бьют!!! — неожиданно высоким голосом заверещал тот, что до этого прижимал меня в угол, и из этого притона повалили люди — они как будто сигнала там ждали! На крыльце закипела драка, кто дрался с кем, я никак не могла разобрать. Да и не пыталась, если честно — такой страх накатил. Я даже в той башне на побережье, где нас должны были вантийцы накрыть, так не боялась. Там, скорее, обречённость была. Но это я потом подумаю, а пока я просто таращила глаза и тряслась.
— Никитич, уводи её! — заорал кто-то — и передо мной, разом откинув всех, загораживающих обзор, вырос парень. Я и лицо не успела разглядеть. Что-то, вроде, мелькнуло знакомое… Куртка на нём была красная, в тонкую белую полоску. Эту куртку я разглядела, пока на плече у него висела, как куль картошки. Потому что он, не говоря худого слова, закинул меня на это самое плечо одной рукой и помчался по улице.
Если кто-то и хотел за нами погнаться — все были заняты.
Некоторое время я тряслась вот так, потом меня ссадили и прислонили в уголок со словами:
— Тиш-тиш… Здесь подождём…
Мы стояли у длинного двухэтажного домика, спрятавшись за выступающей коробкой подъезда, и мой… кто?.. спаситель?.. а спаситель ли?.. выглядывал из-за хилых облетелых кустов. Улица, сплошь составленная из таких же двухэтажных домов, каждый на два-три подъезда, была темна и пуста. Слабенькие фонарики над входными дверями придавали ей призрачный вид.
Качало меня, как былинку. Рука там, где пытались сорвать браслет, болела. Голова кружилась. Я вдруг задним числом испугалась, что мои маскировочные заклинания в таком состоянии тоже могли поплыть. Бог с ними, и с деньгами, и с браслетом. Что было бы, если бы они с меня риталидовый комплект сняли⁈ Я начала судорожно всхлипывать, обнимая себя за плечи, пытаясь успокоить дрожь.
Парень обернулся:
— Ну, ты чего? Не реви, не реви, нормально всё. На-ка, успокойся, — с этими словами он вынул из кармана фляжечку, отвинтил крышечку (предусмотрительно посаженную на цепочку) и сунул мне в руки. — Пивни, не бойся!
В его словах, правда, не было никакого злого умысла, и я смело отпила большой глоток.
А-а-а-а-а!
Это я внутри головы закричала, потому что до сих пор боялась, что снова появятся эти ужасные люди. Но чувствовала я себя так, как будто сейчас взорвусь.
— Это что за ужас? — спросила я почему-то осипшим голосом.
— Обижаете, барышня, — прогудел парень, — отличный французский коньяк!
— Я дышать не могу…
— Зато ножки-ручки у вас больше не трясутся.
И тут я его узнала!
— Добрыня⁈..
— Он самый.
— А почему «Никитич»?
— Так Добрыня же.
Он улыбался с таким хитроватым выражением, что я сразу поняла: он тоже уже принял немного этого «лучшего французского». Или чуть более чем немного.
— Вы откуда взялись⁈
— Тайна сия велика, — многозначительно поднял палец он, и тут в той стороне, откуда мы примчались, послышались заливистые свистки. Городовые подоспели!
Добрыня замер, вглядываясь в тёмную улицу, и когда раздался быстро приближающийся топот, тихонько свистнул.
Три бегущих фигуры перескочили облетевшую живую изгородь и нырнули в чёрную тень подъезда, замерев. Свистки приближались. По их прерывистому звучанию было понятно, что городовые свистят на бегу. Я из последних сил накрыла нашу компанию реденькой тенью. Но этого хватило. С десяток городовых пронеслись дальше по улице и свернули влево.
— К набережной побежали, — прошептал Добрыня.
— Пошли! — коротко скомандовал высокий, в котором я уже предположительно опознала Диму, и Добрыня, привычным движением похитителя невест закинув меня на плечо, стартовал первым.
Минут пять мы неслись… нет — они! Они неслись! В общем, кто нёсся, а кого несли, пока злополучная улица не осталась далеко позади. Остановились мы в каком-то парке.
— Ой, не могу больше… — честно сказала я, и меня поставили.
Некоторое время я старалась отдышаться, согнувшись и успокаивая желудок. Это же как здорово, что я поужинать нигде не успела, да? Хоть не опозорюсь — нечем потому что. С другой стороны, может, после еды меня бы так не развезло?
Формулы не складывались. Блин. Я выпрямилась.
— Маша, ты как там оказалась? — спросил Дима.
— Я не могу вам сказать, как я покинула гимназию. А потом я заблудилась, — почти честно сказала я и покачнулась.
Высокий Кеша наклонился ко мне и с подозрением принюхался:
— Ты выпивши, что ли?
— Он мне дал
