Книга Зима в Лиссабоне - Антонио Муньос Молина

же терял сны, в которых теплая боль озаряла неприкосновенное счастье лучших дней, прожитых с ней, и исчезнувших ярких красок, которыми мир больше никогда не светился. Теперь, как в тех снах, он снова искал ее и ощущал ее присутствие в ночном пейзаже с рощами и холмами, стремительно влекущем его к морю. Он внимательно разглядывал все огоньки, боясь пропустить маяк и вовремя не сойти с поезда. Уже перевалило за полночь, и Биральбо в вагоне ехал один. Контролер сказал, что предпоследняя остановка будет через десять минут. Через овальное окошко было видно, как где-то далеко колышутся металлические части соседнего вагона, который тоже казался пустым. Он посмотрел на часы, но не смог сообразить, сколько времени прошло после разговора с контролером. Уже собираясь надеть пальто, в далеком окне Биральбо заметил лицо Малькольма, который следил за ним, прильнув к стеклу.

Биральбо поднялся с места. Мышцы затекли, колени болели. Поезд несся так быстро, что он едва мог стоять; правда, и Малькольм — тоже: он, чтобы сохранить равновесие, замер, широко расставив ноги, а дверь вагона покачивалась и ударялась о его тело, движимая порывами ледяного ветра, доносившегося до Биральбо вместе с монотонным стуком колес, скрипом деревянных частей и визгом металлических сочленений, которые на поворотах, казалось, вот-вот вылетят из своих гнезд. Биральбо, хватаясь руками за спинки кресел, бросился по проходу между сиденьями, попытался открыть противоположную дверь вагона, но у него ничего не вышло. Малькольм был уже так близко, что можно было различить блеск его голубых глаз. Абсурдным образом Биральбо упорно тянул дверь на себя, и поэтому она и не поддавалась, а когда поезд резко затормозил и он навалился на дверь всем телом, она распахнулась, и Биральбо, еле живой от испуга и головокружения, оказался на крошечной площадке, которая колыхалась у него под ногами, будто отверзаясь в пустоту, в пространство между вагонами, во тьму, где мелькали рельсы и дул ветер, от которого перехватывало дыхание и который прижимал его к оградке с перилами, едва доходившей ему до пояса, — за нее все-таки удалось ухватиться, когда, как подступающая тошнота, накатило ощущение, что он сейчас рухнет на рельсы.

Он обернулся. Малькольм стоял в шаге от него, с другой стороны двери. Было понятно, что нужно одним молниеносным движением отпустить перила и перепрыгнуть на площадку соседнего вагона, главное — не смотреть вниз, не видеть, как под ногами качаются металлические листы над головокружительной извилистой гравийной дорожкой, которую тут же проглатывала тьма, будто в колодце. Зажмурившись, он сделал прыжок, дверь открылась и со стуком захлопнулась. Он побежал по пустому вагону к другой двери и другому овальному окошку: может, эта череда скамеек, где никто не сидит, желтых огоньков и темных провалов, выкошенных ветром, никогда не закончится, может, этот поезд существует только для того, чтобы он ехал к Лукреции, а Малькольм преследовал его — Малькольм, кстати, пропал из виду, наверное, у него тоже не получалось открыть дверь. Вдруг Биральбо услышал удары: в овальном окошке появилось лицо Малькольма — вот он пинает дверь, вот ему удается ее открыть, вот он, с растрепанными ветром волосами, движется по проходу. Биральбо снова скользнул в темноту, обеими руками держась за ледяные перекладины перил, но дальше никакой двери Не было, только серая металлическая стена: он дошел до сцепки с локомотивом, а Малькольм продолжал медленно приближаться к нему, наклоняясь вперед, будто шагая против ветра.

Биральбо вспомнил про пистолет. Но, пошарив по карманам, сообразил, что пистолет остался в пальто. Если поезд замедлит ход, он, может, решится прыгнуть. Только вот поезд с сумасшедшей скоростью несся вниз по склону, а Малькольм уже открывал последнюю разделявшую их дверь. Прислонившись спиной к ребристому металлу, Биральбо смотрел, как Малькольм идет на него, будто бы зная, что он не дойдет никогда, потому что между ними пролегла скорость. В растопыренных руках Малькольма пистолета не было. Он шевелил губами, может, что-то кричал, но его слова и бессмысленная гневная решимость растворялись в ветре и шуме локомотива. Широко расставив ноги и руки, он бросился на Биральбо, а может — упал на него. Они не дрались, а как будто то ли обнимались, то ли неуклюже пытались опереться друг о друга, чтобы не упасть. Они скользили по площадке и падали на колени, поднимались, путаясь в своих и чужих конечностях, чтобы снова рухнуть на железный пол или вместе низвергнуться в пустоту. Биральбо слышал чье-то дыхание, не зная, свое или Малькольма, и ругательства по-английски, которые, быть может, произносил и сам. Он ощущал чьи-то руки, ногти, удары, вес чужого тела и где-то далеко — что его собственная голова бьется о железные прутья. Он поднялся, увидел огни, почувствовал, как что-то горячее и влажное катится по лбу и ослепляет его. Проведя рукой по глазам, он увидел, что рядом с ним поднимается Малькольм, очень медленно, словно выплывая из болота, держась обеими руками за ткань штанов и разодранный карман пиджака. Высокая и смутная, как никогда, фигура Малькольма закачалась над ним, протянула к его шее огромные неподвижные руки. На какой-то миг — Биральбо отодвинулся в сторону — ему показалось, что этот человек, перегнувшись через перила, хочет оценить глубину насыпи или ночи. Биральбо видел, как он по-птичьи размахивает руками, видел полные ужаса и мольбы глаза: поезд накренился, будто собравшись прилечь на бок, и Малькольм полетел вниз, ударяясь о металлические пластины. Биральбо слышал крик, невыносимый и долгий, как скрежет тормозов поезда, и зажмурил глаза, будто добровольная темнота в силах спасти от этого звука.

Некоторое время он пролежал на полу: его так сильно била дрожь, что удержаться на ногах было невозможно. Мимо проносились одинокие домики за деревьями и железнодорожные переезды со шлагбаумами, за которыми ждали машины. Теперь поезд ехал медленнее. Биральбо встал на колени, снова вытер грязную жижу с лица, все еще дрожа и ощупью ища опору, чтобы подняться. Когда поезд уже почти остановился, Биральбо увидел высоко за деревьями свет, то исчезающий, то снова возвращающийся в неспешном и точном ритме, вроде того, как качается маятник. Словно вернувшись к жизни после сна или полной амнезии, Биральбо с удивлением вспомнил, куда он ехал и зачем он здесь.

Чтобы никто не видел его, он спрыгнул на пути и побрел между заброшенных вагонов, стараясь держаться подальше от фонарей станции и спотыкаясь о заросшие сорной травой рельсы. Перебравшись через заборчик из гнилых досок, он поскользнулся и упал, потом стал взбираться на какую-то насыпь, откуда уже не было видно ни