ванной комнаты. Умылась холодной водой, привела себя в порядок и, уже бодрая, вышла.
— Ма, завтракать не буду, опаздываю, — крикнула родительнице, убегая в свою комнату.
Папа проводил меня взглядом, но комментировать ранний уход не стал, снова возвращая свое внимание выпуску телевизионных новостей.
Мама тоже не стала интересоваться, куда я так рано опаздываю. Я быстро оделась, проверила сумку — все ли нужные тетради и учебники там — и снова выскочила в гостиную.
Мамочка заботливо протянула мне кружку с кофе, я ее залпом выпила и поспешила на выход. Сердце трепетало в груди, на лице так и норовила появиться глупая влюбленная улыбка, а я уже летела по лестнице на первый этаж.
Машина Гения была припаркована чуть в стороне, под деревом, а сам опер сидел за рулем в темных очках и нещадно зевал. Снова всю ночь не спал…
Я села в салон, закинула сумку на заднее сидение и выдохнула:
— Привет.
— Доброе утро, пельмешка, — хрипло выдохнул Гений, протягивая руку и касаясь моего лица.
Я замерла и уже привычно задержала дыхание.
Он гладил большим пальцем мою нижнюю губу, нервируя и так взбесившуюся нервную систему. Меня словно током било каждый раз, когда Громов прикасался ко мне. Каждый сантиметр кожи стал необычайно чувствительным и отзывался дрожью и мурашками размером ч упитанных слонов.
Как я могла потерять голову от первого же поцелуя с ним, я даже анализировать не хотела. Но мое сердце и тело очень остро реагировали на его близость, отключая слишком рациональный мозг, который занудно напоминал, что Гений мне точно не пара. Бабник потому что! Или нет?..
Когда-то Багров, который до зеленых пони был влюблен в свою Малинку, говорил, что он не бабник, а в активном поиске! Может, и Гений был в поиске? Очень активном. На мой придирчивый взгляд, чересчур активном и даже немного опасном, учитывая его прыжки по балконам.
Но с момента эпичного появления на моем балконе Карлсона в берцах Гений был настоящим паинькой.
Он протянул мне большой стакан с кофе и открыл коробочку, в которой лежали два пирожных. Снял темные очки, а у меня сердце сжалось от жалости и сочувствия, когда я увидела большие темные круги под его глазами.
— Как дела? — полюбопытствовала я, доставая вкуснейшее пирожное.
— Нормально, — подмигнул мне Громов, даже в таком состоянии не теряя своего оптимизма.
Достал свое пирожное и с аппетитом принялся есть.
— Снова голодный? — нахмурилась я.
— Пельмешка, мне там, где я ночью был, как-то не лезла еда, — признался он, устало откидываясь на спинку кресла.
— Зачем ко мне приехал? Нужно было ехать домой и спать!
— Соскучился, — улыбнулся Громов.
— У тебя выходной?
— Нет, часов пять посплю, а потом бодро, весело, звеня кандалами, снова на работу.
— Может, тебе стоит сменить работу? — внесла я свежее предложение. — А то точно инсульт не за горами — с таким-то графиком и образом жизни!
— Переезжай ко мне! — вдруг ошарашил меня Громов. — Тихо, не возмущайся сразу. Будешь жить со мной, и я тебя утром будить не буду. Приду с работы, слипнусь с тобой, как две пельмешки на дне кастрюли, и буду спокойно спать.
— Аргумент, конечно, хороший, — закивала я, наблюдая, как у опера разгораются глаза, — но неубедительный!
— Вредина ты, Лиля! — Гений сделал вид, что обиделся.
— Тоже мне новость, — закатила я глаза, — поехали. Мне нужно на учебу, а тебе — поспать! И это не обсуждается, с такими темпами тебя скоро с пандой начнут путать. Я твои синяки под глазами от самого подъезда заметила.
— Вот! А ты к нам работать идти решила. Вообще, пельмешка, не женская это работа.
Я медленно развернулась, с укором глядя в его лицо, пока Гений невозмутимо продолжал:
— Может, тебе стоит идти в адвокаты? График у нас ненормированный, профдеформация налицо, на личную жизнь времени почти нет.
Я приподняла бровь, намекая, что личная жизнь у опера до определенного момента была бурная и крайне насыщенная. Громов сделал вид, что взглядов моих не замечает, и упорно продолжал нарываться:
— Я не шовинист, Цветочек, правда, честно. Зачем тебе эта прокуратура? Иди в нотариусы бабки стричь. Или в адвокаты, у тебя получится.
— Я сейчас тебя стукну, — пообещала я.
— Только не по голове, — весело хмыкнул Жека, — а то как стану дурачком, что ты потом со мной делать будешь? Ладно, не злись! Я просто нервничаю, что станешь генеральным и меня уволишь, — попытался он перевести все в шутку.
— Ты первый в списке на увольнение, — хмыкнула я.
— К тому времени я стану твоим мужем и, вероятнее всего, отцом твоих детей. У тебя рука не поднимется меня уволить.
Я снова покосилась на него, а Громов принял самый невинный вид, хитро косясь на меня.
Я отвернулась к окну, вздохнула и решила не обращать внимания на нервирующие разговоры.
Мы подъехали к университету, Жека припарковался у шлагбаума и развернулся ко мне:
— Какие планы на вечер?
— Нужно Полине вещи отвезти, у нее ветрянка и карантин в квартире Руслана Евгеньевича, — вздохнула я.
— А ты как себя чувствуешь? — с надеждой поинтересовался Жека. — Ничего не болит? Температуры нет? Если что — я готов предоставить свое жилище как временный лазарет для болеющего ветрянкой Цветочка.
— Я переболела в детстве, — махнула я рукой.
— Дождись меня — отвезу, если ты ненадолго.
— Нет, отдам вещи и обратно.
Мне было неуютно находиться в доме своего преподавателя, но не помочь подруге я не могла.
— До вечера, пельмешка!
Он снова протянул руку, коснулся моей щеки, обрисовал большим пальцем скулу, нижнюю губу, чуть оттянул ее и сглотнул. Выдохнул через нос и сильно сжал зубы. Мне показалось, что его рука дрожала, когда он касался моих губ.
Жека смотрел на меня не моргая. Голодным, почти диким взглядом, напоминая о единственном поцелуе.
По моей коже пробежали мурашки, а в груди заныло. Мы смотрели друг другу в глаза, но никто не решался сделать первый шаг. Казалось, время остановилось, а мир вокруг застыл. Даже звуки стихли, я слышала только наше дыхание и тонула в его взгляде, почти черном из-за расширенных зрачков.
Я машинально свела бедра, сглотнула и первая отвела глаза.
Гений убрал руку, двигаясь словно робот, выровнялся на сидении,
