в лицо, когда я неделю назад напросился к ней на прием.
— Что это вы там устроили, Герман? — на французском она говорила бог весть как, скандинавский акцент делал язык галлов грубым и каким-то шипяще-свистящим. Злым. — Вам ли, сударь, не знать, как мне ненавистно все прусское! И чего же? Вы вдруг начинаете во всем им потакать?! Чем вам так не угодила бедная Франция? Или этот несносный Радовиц дал вам деньги? Что он вам…
— Вы, сударыня, видно хотите меня оскорбить? — холодно поинтересовался я, совершенно грубо ее перебив.
— А что если и так?
— Тогда я больше не стану вам помогать, — сморщился я и, буквально клюнув носом, попрощался. — Честь имею, Ваше императорское величество.
— Что это значит? Герман! Да стойте же, невозможный вы человек!
— Что-то еще, Ваше императорское величество?
— Объяснитесь немедленно! — топнула ножкой императрица.
— К чему мне это? — едва ли не выплюнул я сквозь сжатые от ярости зубы. Бог ты мой! И к этой… сварливой тетке я прежде испытывал какие-то чувства?! Любовь? Ну уж — нет! Даже думать не хотелось, что я мог полюбить это вздорное существо? — К чему вам, сударыня, слушать слова подлого мздоимца и коварного предателя?
— Да полноте вам, Герман, — словно по мановению волшебной палочки переменила гнев на милость Мария Федоровна. — Всем известно, что у Германского Банка недостанет средств, чтоб предложить вам сумму, способную вас заинтересовать. Мне говорили, ваш капитал давно перевалил за двадцать миллионов…
— И что с того? — не искренне удивился я. На самом деле в двадцать миллионов наше с Наденькой семейное предприятие оценивалось еще пару лет назад. Ныне же, не смотря на не слишком удачные семьдесят третий и прошлый, семьдесят четвертый годы, концерн Лерхе «стоил» по меньшей мере, на два миллиона больше. — Вы, хотите взять у меня в долг? Так за этим к Гинцбургам…
Щеки датской принцессы отчетливо порозовели. Из разных источников я уже получал сведения, что императрица тратит несколько больше, чем выделяется ей на содержание. А вот о том, что Дагмар берет деньги в долг у Гинцбургов — так сказать: петербургского филиала английского банка Ротшильдов, никто и не догадывался.
— Не заставляйте вас уговаривать, — строго выговорила Мария Федоровна на русском. — Рассказывайте. Оправдывайтесь, если сможете.
— Мне горько это осознавать, — после минутной паузы, когда делал вид, что раздумываю уйти или остаться, все-таки выговорил я. — Но после кончины Великого Государя Николая, у кормила власти не осталось ни единого человека, способного заглядывать хоть на один день вперед. Что регент Александр, что вы… Эта война… Новая война между галлами и пруссаками не закончится так же быстро как прошлая. Это будет многолетняя, кровавая, грязная драма, внушающая ужас и отвращение всем прочим цивилизованным народам. И, не побоюсь выставить себя этакой Кассандрой нового времени — в этом противостоянии не будет победителей.
— И вы, ваше высокопревосходительство, практически стравили тех и этих, — едва-едва улыбнулась Дагмар. У нее всегда была очень гибкая мораль. Беды французов ее совершенно не волновали, а германцев она ненавидела со всей силой своей маленькой души.
— Они сами этого хотели, — пожал я плечами. Ситуация стала напоминать стачку двух заговорщиков, и это мне решительно не нравилось. — Однако, почему из этой свары нам — вам, мне и России, не получить определенной выгоды?
— Никса не раз говорил, что вы, Герман, никогда не упустите выгоды, и что все вокруг тоже становятся богаты, если не гнушаются слушать советов, — кивнула, блеснув бриллиантами в серьгах, императрица. — Если уж у Николая Великого вы состояли в числе первых советчиков, так и мне сам Бог велел. Каким же образом, вы планируете…
Кто сказал, что двойную мораль изобрели в двадцатом веке? Да еще, наверное, древнейшие греки этим баловались. Они вообще были великие затейники, эти эллины… А в царских, и прочих герцогских да королевских семьях всегда старались дать отпрыскам максимально хорошее образование. В том числе, и о деяниях исторических личностей. Видимо младшая датская принцесса была прилежной ученицей, раз могла переплюнуть идеалы прошлого. Ее представление о нравственности имело столько лиц, сколько ей, отставленной от власти императрице, было нужно.
Не мудрено, что с таким партнером я легко договорился. И о кровавой жатве чудовищной общеевропейской бойни не было больше сказано ни единого слова. Будущая свара в маленькой женской головке уже успела конвертироваться в очаровательные золотистые монетки. Много-много монеток. Так много, чтоб больше не было нужды выслушивать отвратительные наставления младшего Гинцбурга о том, как следовало бы реформировать экономику Империи.
Если коротко: Мария Федоровна должна была выступить некой противоположностью мне. Гм… Пожалуй, все-таки коротко объяснить не получится! В общем, так. Наша с бароном фон Радовицем демонстративная стачка привела к тому, что в глазах света, я стал главой неофициальной прогерманской партии. С одной стороны, это дозволяло мне, чуть ли не открыто, снабжать германскую армию необходимыми той припасами, но с другой — вводило запрет на какие-либо сношения с противоположной стороной. Я имею в виду французов, конечно.
Нужен был буфер. Вельможа, известный своим негативным отношением к Германии, и достаточно весомый, чтоб на равных общаться с послом галлов в Санкт-Петербурге, генералом Ле Фло. Я уже хотел было, даже не смотря на нашу взаимную, так сказать, нелюбовь, напроситься на встречу с князем Юсуповым — первым франкоманом России. Но тут Наденька предложила иной вариант.
Пусть вдовствующая императрица и не предпринимала каких-либо шагов для противодействия усилиям германской дипломатии, но ей, как датчанке, сам Бог велел недолюбливать немцев. Ну, и враг моего врага — мой друг!? Не так ли? Никого не удивит, если Дагмар примется энергично способствовать победе Франции в грядущей войне.
Хотел бы я посмотреть, как она бы стала это делать без меня. Без наших с Наденькой заводов! Так что, не в ее положении было торговаться, или выдвигать какие-либо дополнительные условия. Довольно было с нее и небольшого процента от сделок, и славы наиглавнейшей добродетельницы обиженных и оскорбленных галлов.
А вот генерал Ле Фло оказался крепким орешком. По мне, так чрезмерно гордым и не практичным. Разве таким должен быть настоящий дипломат? Как он с этаким-то подходом к международным отношениям умудрился год назад с нами генеральный торговый договор подписать?!
— Признаться, когда ее императорское величество вызвала меня для обсуждения военных поставок с неким высокопоставленным господином, я меньше всего ожидал встретить здесь именно вас, граф, — выплюнул французский посланник, стоило мне войти в кабинет Марии Федоровны.
— Это всего лишь означает, что вы, генерал, никудышный предсказатель, — хмыкнул я. — Между тем, нам действительно есть что обсуждать.
— И что же
