умыться и одеться.
Стоя перед кассой с покупками в руках, я слушал крики покупателя, недовольного работой кассира. Это был парень, на несколько лет моложе меня, одетый как типичный клерк – видимо, он очень гордился своим положением и вообще собой. Несомненно, в этом споре был прав именно он, но, чувствуя правоту, вел себя крайне надменно и неуважительно. Из-за того, что он был прав, никто и не делал ему замечания. Возможно, он был молодым и успешным руководителем, а может, заметным менеджером средней руки, который успел сделать немалое. Но пока он не знал одного – все может мгновенно рухнуть, а излишняя надменность может показаться постыдной даже себе самому. Я вспоминал и прокручивал ситуации, когда мог вести себя так же: тогда мне казалось, что я не выслушивал людей, чтоб сэкономить время и пресечь их ненужное многословие, что я вел себя жестко лишь затем, чтоб ситуация в моих руках разрешалась скорее и эффективнее. Но сейчас во мне рождались какие-то открытия, во многом я стал себе отвратителен.
Телефон все так же молчал – видимо, все уже были в курсе моего разлада с шефом. Я написал журналистке сообщение с просьбой увидеться. Сейчас мне казалось, что она осталась в том мире, мире расчетов, выгод и обоснований, что она не умела любить в моем понимании. Ведь когда я был в центре внимания, любить меня было легко, я был блестящий, нарядный, как большая шоколадная конфета в цветной обертке. А теперь… Теперь все иначе. Она любила не меня в тапочках, жарящего картошку на кухне, а кого-то в костюме, говорящего в микрофон камеры из самой гущи событий. Когда ей стало казаться, что я больше не кровожадная акула и отказался нападать со своим знанием ситуации изнутри, она мгновенно охладела. И теперь она не старалась ни сделать для меня что-то, ни поддержать, ведь у меня ничего не осталось, а терять время попусту – это был не ее стиль. Мои чувства она однажды назвала «безусловной любовью». «А разве твоя любовь ставит условия?» – спросил я тогда. Она не ответила.
«Давай поедем, как планировали, на отдых. А потом я начну все сначала и еще прокачу тебя на дорогой машине», – писал я ей, пережевывая наспех приготовленный завтрак. «Ты слишком чувствительный, поэтому у тебя не будет дорогой машины».
Я смог позволить себе неделю отдыха у моря на южном полуострове, где она никогда не бывала и куда мы планировали ехать вместе. Здесь осень была куда теплей. Убеждая себя, что я ни о чем не думаю, я в одной футболке потягивал пиво на осенней набережной. Я даже было задумал познакомиться с кем-нибудь, но оказался не готов к этому – у меня не было никакого желания узнавать нового человека, его мысли, страхи, затаенные мечты. За несколько дней я получил два звонка с предложениями о работе, и они были плохими: маленький гонорар, низкая должность. С одной стороны, это расстроило меня, с другой – подбодрило, я понял, что обязательно найдется занятие и для меня. В последние дни поездки я решил набрать журналистку.
– Привет, ты как?
– Привет, я хорошо, – ровным тоном ответила она.
– Я скоро приезжаю, хочешь, увидимся?
– Понимаешь… Не знаю, надо ли.
– Вот прямо так? – невесело усмехнулся я.
– Да. У меня есть парень.
– И кто это? – зачем-то спросил я, зная ответ.
– Ты знаешь его.
– Скажи имя.
Я услышал ответ и сдержал рвотный позыв.
– Знаешь, я и в самом деле слишком чувствительный, – сказал я, – более того, знал, что это он. Пока, – сказал я.
– Постой. Я тебе хотела сказать. Мне действительно хорошо было с тобой, но… Но я расслабляюсь, понимаешь? Когда мы вместе, я хочу готовить, отдыхать, заниматься сексом, обставлять квартиру, а мне… Мне нужно делать карьеру, ты понимаешь?
– Наверное, не понимаю.
Теперь я чувствовал, что сильно тяготил ее в этом новом для нее и меня состоянии. Я не был весел, не участвовал в интересных интригах – в конце концов, я был разгаданной загадкой и законченной историей. Когда я стал не нужен, она методично и рассудительно вычеркнула меня, словно скинула ненужный балласт.
«Не говори ему, что у нас были отношения, он не в курсе, и я бы не хотела, чтоб он узнал». – Я все еще держал телефон в том же положении, как закончился наш с ней разговор, и, не меняя позы, прочитал это сообщение. «Вот сука», – подумал я, теперь она и меня сделала соучастником своего решения, и это было еще мучительней. Ведь, рассказывая кому-то о былом, ты вновь можешь пережить это, и, хотя я не собирался трепаться о наших отношениях, запрет на такие разговоры словно вычеркивал их из реальности, будто ничего и не было. А еще я думал, что он не будет варить ей сосиски с макаронами и приносить кофе в постель…
Наверное, я и в самом деле искал покоя, а она строила карьеру. Будучи рядом, я мог загубить ее планы. Внезапно я подумал, что рыжая любила меня и без достижений, а журналистка могла любить только человека богатого, популярного, имеющего власть. Нынешний разрыв будто стал зеркальным отражением прошлого – страхи и переживания рыжей стали моими, а мысли журналистки я читал как собственные. Раньше и я верил, что главное препятствие на пути к гармонии с собой, со своей судьбой – это страсти и переживания, сейчас я видел, как она планомерно выжигает свои эмоции, как сухо и лаконично строит фразы. Так же, как я когда-то убежал от рыжей, которая всего меня, без остатка, погружала в любовь, так сейчас журналистка бежала от меня…
Загоревшего, похудевшего, поезд катил меня в родной город. В купе кроме меня никого не было, во мне не было ничего, кроме чая и коньяка, я лежал, закинув руки за голову. Несмотря на все происшедшее, я все же немного пришел в себя. Я строил планы, понимая, что они глупы и не увенчаются успехом, но лучшего у меня не было, поэтому я продолжал в том же духе. Вспомнив былые увлечения музыкой, в самом большом магазине курортного городка я купил втридорога губную гармошку и всю поездку выдувал известные блюзовые хиты, это здорово успокаивало и переключало. А одну ночь я провел лежа на склоне горы. Это не было каким-то романтическим побуждением или желанием провести время на природе. Просто я неправильно рассчитал дорогу и не успел в город засветло, а идти в горах ночью, не зная пути, невозможно. Зато
