– Ничего! – отвечал Гоншон. – Раз половине французов не хватает хлеба, значит, их народилось чересчур много. Правда, друзья? – обратился он к толпе.
– Правда, правда! – с возвышенным самоотвержением согласилась толпа.
– А ров? – спросил Бийо.
– Его нужно заполнить в каком-нибудь одном месте, – отвечал Гоншон. – Меж тем по моим подсчетам половины этих тел достанет, чтобы заполнить его целиком, правда, Друзья?
– Правда, правда! – повторила толпа с тем же воодушевлением.
– Ну что ж! Да будет так, – сказал Бийо.
В этот момент на орудийной площадке в сопровождении де Лосма и нескольких офицеров показался де Лоне. – Начинай! – крикнул Гоншон коменданту. Тот молча повернулся к нему спиной. Быть может, Гоншон снес бы угрозу, но пренебрежения он снести не мог; он живо прицелился, и один офицер из свиты коменданта упал.
Сотня, тысяча выстрелов прозвучали одновременно, словно люди только и дожидались этого сигнала. Серые стены Бастилии покрылись белыми отметинами.
Затем на несколько секунд воцарилась тишина, словно толпа сама испугалась содеянного.
И тут над одной из башен взметнулся в облаке дыма столб пламени; раздался залп, в толпе послышались жалобные стоны; пушка Бастилии сделала свой первый выстрел, пролилась первая кровь. Сражение началось.
Толпа, мгновение назад казавшаяся столь грозной, испытала ужас. Начавшая оборону Бастилия предстала перед ней во всей своей неприступности. Народ, должно быть, надеялся, что в пору, когда власти делают ему уступку за уступкой, штурм Бастилии также обойдется без кровопролития.
Народ ошибался. Пушечный залп показал парижанам всю трудность дела, за которое они взялись.
Вслед за пушкой подали голос длинные ружья, и их меткий огонь в свой черед обрушился на толпу.
Потом снова наступила тишина, прерываемая раздающимися там и сям криками, стонами, жалобами.
Море народа подернулось зыбью: это парижане подбирали убитых и раненых.
Однако люди, собравшиеся на площади, и не думали бежать, а если бы у них и появилось такое желание, то, оглядевшись кругом, они бы его устыдились.
В самом деле, бульвары, улицу Сент-Антуан, Сент-Антуанское предместье затопило безбрежное человеческое море: каждая волна имела лицо, на каждом лице сверкали горящие глаза, угрожающе кривился рот.
В мгновение ока в окнах всех близлежащих домов, даже тех, откуда вести огонь по Бастилии было невозможно, появились стрелки.
Если на оружейных площадках или в амбразурах крепости появлялся инвалид или сухонький швейцарец, сотня ружей брала его на мушку, и град пуль крошил камень, за которым укрывался солдат.
Но стрелять по бесчувственным стенам – скучно. Стрелки хотели попасть в живую плоть. Они хотели, чтобы от удара свинца брызнула не пыль, но кровь.
Каждый в толпе давал свои советы, пытаясь перекричать соседей. Люди собирались вокруг оратора, но, убедившись, что предложение его лишено смысла, расходились.
Какой-то каретник предложил построить катапульту наподобие древних римских машин и пробить брешь в крепостной стене.
Пожарники предлагали залить водой запальные устройства и фитили пушек, забывая, что самая мощная из их помп взметнет струю воды самое большее на две трети высоты крепостных стен.
Прославленнейший пивовар Сент-Антуанского предместья, получивший с тех пор иную, более зловещую известность, предложил облить стены захваченным накануне маковым и лавандовым маслом, а затем поджечь с помощью фосфора.
Бийо выслушал все эти предложения, а затем, выхватив из рук какого-то плотника топор, двинулся вперед под градом пуль, косивших людей справа и слева от него, и, достигнув первой караульни, расположенной подле первого подъемного моста, стал рубить цепи этого моста; пули свистели кругом, били по крыше караульни, но Бийо не обращал на них никакого внимания; наконец, через четверть часа, цепи подались и мост опустился.
Толпа, затаив дыхание, следила за действиями этого безумца, которого мог свалить каждый новый залп. Забыв об опасности, которой подвергались они сами, парижане думали только о той опасности, какая грозила этому смельчаку. Когда же мост опустился, они с громким воплем ринулись в первый двор Бастилии.
Порыв толпы был так стремителен, так мощен, так сокрушителен, что никто даже не пытался ему противостоять.
Неистовые крики радости оповестили де Лоне об этой первой победе народа.
Никто даже не заметил, что деревянная громада моста придавила какого-то человека.
Но не успели парижане насладиться своим успехом, как дула тех четырех пушек, которые показывал фермеру комендант, сверкнули, словно четыре огня в глубине пещеры; ядра вылетели из них одновременно, издав ужасающий грохот, и рухнули посреди первого двора.
Железный ураган оставил в толпе длинную кровавую борозду: десять или двенадцать убитых, пятнадцать или двадцать раненых – таковы были последствия этого первого залпа.
Бийо, к счастью, уцелел, и вот почему: соскользнув с крыши караульни на землю, он неожиданно столкнулся с Питу, неведомо как оказавшимся рядом с ним. У Питу были зоркие глаза опытного браконьера. Он увидел, как артиллеристы поджигают фитили, схватил Бийо за полу и живо оттащил назад. Угол стены защитил обоих от первого залпа.
С этой минуты стало ясно, что дело приняло серьезный оборот; шум стоял ужасающий, схватка шла не на жизнь, а на смерть; десять тысяч ружей разом открыли огонь по Бастилии, подвергая опасности не столько осаждаемых, сколько осаждающих. Вдобавок к ружьям прибавилась пушка, которую доставили на площадь французские гвардейцы.
Офицеры Бастилии, чувствуя, что их солдаты слабеют, сами хватают ружья и открывают огонь.
В эту самую минуту, среди грохота пушечных и ружейных залпов, среди воплей толпы, вновь бросающейся подбирать убитых, чьи раны взывают к отмщению, в воротах первого двора появляется группа безмятежных, безоружных буржуа; парламентарии движутся сквозь толпу под охраной одного лишь белого знамени, готовые пожертвовать своей жизнью.
Это – депутация из Ратуши; выборщики узнали, что в Бастилии идет сражение; желая предотвратить кровопролитие, они уговорили Флесселя обратиться к коменданту крепости с новыми предложениями.
От имени города депутаты хотят предписать де Лоне, чтобы он прекратил огонь и, ради сохранения жизни граждан, гарнизона и своей собственной, разместил в крепости сотню человек из городской милиции.
Обо всем этом депутаты сообщают толпе. Народ, сам убоявшийся того дела, за которое взялся, народ, видящий, сколько раненых и убитых уже лежат на носилках, готов принять предложение депутатов: если де Лоне согласится на полупоражение, толпа смирится с полупобедой.
При виде парламентариев защитники крепости, ведущие огонь во втором дворе, прекращают стрелять; они делают депутатам знак приблизиться, и те в самом деле приближаются, поскальзываясь в крови, перешагивая через трупы, помогая подняться раненым.
