за рулем нет Димона. Вздрогнул, попробовал осмотреться. Никого не видно.
— Димон, — прохрипел он. Закашлялся. — Я иду, Димон.
Матвей дернул ручку, со всей силы налег на дверцу. Дверь не сразу, но подалась. Он с трудом выбрался из машины, огляделся. Чуть в стороне на земле лежал Димон.
«Крови не видно. Нужен нашатырь», — подумал он.
Нашатырь нашелся среди пузырьков в сумке-аптечке.
— Не подниму… Силы не те, — огорчился Матвей. Он осторожно перекатил Димона, ощупал ему ноги и руки.
— Очнись, — поднес к его носу нашатырь.
Тот моментально открыл глаза.
— Приехали? — спросил Димон.
— Лежи, — прижал его к земле Матвей. — Сейчас посмотрим, куда приехали.
— У меня все нормально. Как это я от руля оторвался?
— Землетрясение… оторвало.
Димон встал на колени, видно было, что у него кружится голова.
Вдруг Матвей почувствовал горячее дыхание на своей руке.
— Клык, ты? — обрадовался Матвей. — Нашел нас. Молодец. Почувствовал, что мы близко, почти у дома. А где же Софочка? Ты оставил ее? Матвей тревожно оглядывался.
Димон, покачиваясь, поднялся, подошел к машине, осмотрел ее.
— Колеса целы. Стекло разбито. Знаешь, Матвей, если тут такое дело, то что на Обсерваторной? А в поселке?
— У меня там жена… — охнул Матвей. — Придется пешком спускаться. Ну да мне не впервой. Я тут все тропинки знаю.
— Спускайся один, иди к Марине, — поддержал его Димон. — А я к дому.
— Соню, Софочку найди! — крикнул Матвей вслед удаляющемуся Димону. В руке у того была сумка с медикаментами.
***
Питер выбрался из завала, но с другой стороны от станции, значительно ниже нее. «Что это было? Пожар? Что случилось? Галина… Герман… где они? Если найду, будем спускаться к дому. Там мы нужнее. Что это? Кровь? Откуда? Видимо, рана на левой руке, сверху». Питер сорвал с головы ленту, перетянул ею руку ниже бицепса. Привычным жестом откинул длинные вьющиеся волосы за спину и, сделав несколько шагов, понял, что и с правой ногой не все в порядке. Огляделся. Нашел подходящую корягу, обломал ветки. Пошарил по карманам: «Хорошо, что ножичек с собой взял. Привычка свыше нам дана», — подумал мимоходом. Обстругал корягу. «Костыль хоть куда». Рюкзак, слава Богу, тоже остался при нем, за плечами. «Итак, первая задача — своих отыскать. В этом аду вряд ли Галина с Германом меня найдут».
Закричал, что было сил:
— Люди, где вы?
Прислушался. Тишина была ему ответом.
На месте станции осталась груда обгоревших досок. Остатки настила крыши тоже горели. «Нужно уходить отсюда, но куда?» — мелькнула мысль. Питер побродил по развалинам еще с полчаса. Кричал, звал коллег по именам. Бесполезно. «Такого испытать мне пока не довелось. Что же делать?»
Уставший, прислонился к дереву. И вдруг услышал слабый стон: «Помогите».
— Это точно из ложбины, — догадался он.
Ринулся на голос. В лесистой расщелине лежала Галина. Прошлогодний молодняк орешника густой щеткой неокрепших стеблей самортизировал ее падение.
Теперь в ней трудно было узнать ту неприступную женщину, к которой он боялся лишний раз подойти, обидеть словом или задеть неосторожной фразой. Лицо, измазанное сажей и гарью, с разводами еще невысохших слез, молило о помощи.
Она попыталась пошевелиться. Вскрикнула.
— Где Герман?
— Не нашел. Не отзывается. Но вы нашлись, значит, и он откликнется.
— Что будем делать?
— Сейчас узнаем, на что мы способны и что имеем, тогда и будем принимать решение.
— Знаю Германа давно, вниз он один бы не пошел. Попробую встать, а вы покричите и поищите еще под обломками.
— Слушаюсь и подчиняюсь, — улыбнулся Питер. — Давайте помогу сесть. У меня вода во фляжке осталась. Смочите губы.
— Спасибо. Хорошо нас тряхнуло, ничего не скажешь. Баллов семь, не меньше. У меня что-то со спиной и ногу не чувствую. Боюсь, что идти не смогу. Надеюсь, толчки прекратились.
— Позже разберемся. Теперь, как моя мать говорила, не до жиру, быть бы живу.
— Ну, тогда поспешите с поиском Германа. До скорого.
— И вам не хворать, — ответил ей Питер первое, что пришло на ум. А сам про себя подумал: «Нахватался я среди русских коллег юношеского жаргона, даже перед Галиной неудобно стало».
***
— Постойте, Питер! Не уходите, — Галина Петровна протянула к нему руку. — Мне есть что вам сказать.
— Что, моя дорогая? Позволь тебя так называть теперь, после такого боевого крещения, — Питер подсел с подветренной стороны и телом защитил женщину, которую тайно любил.
— Я должна тебе признаться… Я, как бы тебе сказать, источник оперативной информации… о тебе…
— А, агент, значит, КГБ… — Питер отвел взгляд. — И что ты успела передать о моей работе?
— Регулярно делала фото с твоих текущих документов, копии архива и журнала для рабочих гипотез. Прости и не суди. В нашей стране трудно быть борцом за справедливость.
Питер задумался.
— А знаешь, хорошо, что сказала. Кто еще про это знает, как думаешь?
— Димон точно знает. И про меня тоже.
— Ты не можешь любить меня?
— Я не люблю тебя. Я никого не люблю, прости. Да и ты не любишь меня. Ты талантлив и влюблен в работу. У нас нет с тобой будущего, так что не будем и начинать любить… Иди. Я буду ждать помощи здесь.
***
Сколько времени прошло, Галина не знала. Она сидела под высокой сосной, лучи солнца скользили по прошлогоднему валежнику. Было светло. Тело ныло и хотелось пить. Она пошевелилась, кто-то пошевелился рядом. Галина Петровна открыла глаза. Прямо перед ней стояла лиса. Она была очень худой и выглядела больной. «Странное поведение для дикого зверя, — подумала Галина Петровна, — смотрит на меня, как будто ждет чего-то». Она вспомнила о куске хлеба, который прихватила из дома. Нащупала его в кармане рубашки и швырнула подальше от себя.
Что-то помешало ей в рукаве. Вырванные листки из зеленой тетрадки! Она вытащила их, расправила как смогла и стала читать. «Что это? Стихи? Ей?» Галина увидела свое лицо в набросках карандашом прямо по тексту признаний в любви этого, как оказалось, скрытного на чувства Питера. Она вспомнила свои резкие слова в ответ: «Я не люблю тебя», и обида на себя и окружающий мир вдруг потекла из ее глаз горькими слезами. Впервые в жизни, всегда умеющая держать себя в руках, Галина Петровна плакала в голос и не стеснялась. Хотя кроме лисы, рядом никого и не было.
Лиса поела немного, а остальное закопала. Села напротив и стала смотреть на Галину.
«Знала бы ты, Лиса Патрикеевна, как я боюсь тебя. Вдруг у тебя бешенство? Говорят, бывают такие случаи развития этого вируса. Больные животные теряют страх перед человеком, проявляют дружелюбие, но при этом норовят напасть. Этого только мне не хватало. Может, ты отбилась от стаи? Не успела усвоить основные навыки и еще плохо можешь сама добывать пропитание? А может ты просто попрошайка? Так мне не жалко. Поела? Иди своей дорогой!»
Галина Петровна устало прикрыла веки. «Совсем как про меня. Питер был моим соратником, мы писали совместные проекты. Вздрагивали от случайного прикосновения пальцев. Мы ели одни сухари и бублики, и я, как дикий зверь, готовилась напасть исподтишка… И ведь не из-за хлеба».
Где-то послышались голоса людей. Галина Петровна поискала взглядом зверька. Лисы нигде не было.
***
Герман очнулся. Часы разбились от удара о камень. Голова раскалывалась от пульсирующей боли, что-то твердое впилось в затылок и под лопатку. Сразу нахлынул поток мыслей: «Где я? Ничего не вижу, будто в яме… Галина и Питер! Что с ними, где они? Сколько времени прошло? Может, спаслись, нашли друг друга? А меня в этой яме и не найти, даже если хорошо искать. Если есть кому искать…»
Герман поморщился от боли. Он силился разглядеть что-либо в темноте, но тщетно, мысли
