Южном Дагестане, но не думаю, чтобы там власть Горского правительства была больше.
Я уже искал несколько причин такого отношения масс к Горскому правительству. Остаётся указать ещё на самую главную. У Горского правительства, как и раньше у Исполкома, было всегда очень много разговоров. Иногда даже очень полезных и хороших разговоров. У Горского правительства, как и раньше у Исполкома, было всегда очень много резолюций, иногда даже очень хороших резолюций. Но у Горского правительства никогда не было никакого дела. Ни разговоры, ни резолюции ни к чему не приводили нас, в жизни никем не осуществлялись. Разговоры оставались разговорами, резолюции – резолюциями. А жизнь ставила с каждым днём всё большее количество животрепещущих проблем, требовала от народа их решать. Народ должен был не только решить: идти ему или не идти, но и – как идти. А правительство занималось своими разговорами. Вот это-то безделье, непригодность к чему-либо иному, кроме разговоров и резолюций, и отталкивало от них массы трудящихся. Создавалось впечатление, что эти господа хотели иметь власть министров, а дела делать должен был кто-то другой за них. Кто-то другой действительно находился, который делал, но он это делал не для них.
Думаю, что не ошибусь, если скажу, что основная причина, почему раньше Исполком, позже Горское правительство были неспособны к какому-то нужному трудовому делу, заключалась в отсутствии у этих людей понимания и знания, что нужно делать. Отсутствие линии, как теперь говорят. Каждый из них очень хорошо знал, что нужно именно ему. Но что было нужно всем, всему народу, не знал. Каждый считал, что то, что ему нужно, нужно и всем. Но это приводило к тому, что они не давали друг другу ничего делать. Раньше Исполком, а сейчас Горское правительство разбивалось на многие мелкие группы, иногда даже на отдельные личности. Если раньше в Исполкоме была хоть одна группа социалистов, которые имели очень твёрдую линию, то теперь и этого не было.
В описываемый мной период вся деятельность Горского правительства состояла в борьбе князя Капланова и Тапы Чермоева против Тарковского и его помощника ген. Халилова. Эта борьба, так как борющиеся были самыми сильными людьми в Горском правительстве, сводила на нет все усилия Горского правительства.
Мое отношение к горскому правительству
Со времени истории с турками и разрыва с Тарковским, как я уже сказал, я в дела не вмешивался и нигде не служил. Но, конечно, оставаться немым свидетелем происходящего я не мог. Общее положение с каждым днём становилось все более угрожающим для Дагестана. Появление на горизонте сильной Добровольческой армии принесло ему, без сомнения, новые испытания. Всюду были разговоры на эту тему. Принимая естественное участие в этих разговорах, я всюду определённо и резко высказывался против Горского правительства как группы болтунов и бездельников, которые обязательно приведут Дагестан к гибели.
Горское правительство, конечно, знало об этом, и было сильно против меня настроено. Но открыто против меня не выступало. В это время я особенно был близок к Джабраилу Дахадаеву. Мы часто встречались, выпивали вместе. Джабраил был совсем другим человеком, не таким, как его брат. Но в городе меня начали считать человеком, близким к большевикам.
Такие взаимоотношения продолжались между мной и Горским правительством довольно долго. Один случай вывел нас из этого равновесия.
Национализация и туркизация всего государственного аппарата, начатая турками, энергично продолжалась их наперсниками из Горского правительства. Разница была в том, что травля против русских, армян, грузин и других усилилась.
Особенно активно этот процесс шёл среди офицерства. Нас, дагестанцев, прямо выживали из полка, не считаясь ни с тем, что многие родились в Дагестане, и большие подвиги с полком совершили, и перед Дагестаном немало заслуг имеют. Так был выжит из полка несчастный Лалаев и много других.
Самыми дальновидными оказались грузины. Видя, что травля против них становится с каждым днём всё более невыносимой, они собрались, обсудили вопрос о своём дальнейшем пребывании в полку, признали его невозможным и решили все вместе уйти. Получив отставку, перед тем как разъехаться, устроили обычный прощальный вечер. На этот вечер были приглашены я и Алиханов как женатые на грузинках. У меня с ними были вообще хорошие отношения, которые благодаря моему отрицательному отношению к Горскому правительству и его работе только улучшились. Каким-то образом оказался приглашённым и Халилов. Может быть, он оказал им как помощник военного министра какую-либо услугу, а, может быть, потому, что как человек беспринципный и безвольный он им казался лучшим из всех мирных офицеров.
Мое отношение к горскому правительству. (продолжение)
Когда уже хорошо подвыпили и языки развязались, Халилов, оказавшийся рядом со мной за столом, вдруг говорит мне, что как старый офицер и как старый мой товарищ он советовал бы и мне переехать в Грузию. Женитьба на грузинке даст мне возможность там хорошо сейчас устроиться, а здесь скверное отношение с правительством не обещает мне ничего хорошего. Отношение это становится все более явным, и как человек, пользующийся авторитетом и имеющий сторонников, я способствую разложению власти и облегчаю работу большевикам, чем, безусловно, принесу большой вред Дагестану. «Если же ты нам понадобишься однажды, мы тебя позовём».
Особенно эта последняя фраза меня взбесила. Я уже раньше понимал, что до сих пор я был каким-то орудием в руках других (более ловких людей). В это время к нам подошёл Алибеков, и в присутствии его я сказал резко: «Если я до сих пор и был таким, что в нужную минуту бросали в бой, а потом, когда наступал час использования добытым, оставляли в стороне, то этого больше не будет. На извозчиках вам ездить – мне ходить пешком, вам сидеть дома – мне идти в бой. Довольно, этого больше не будет. Никуда из Дагестана я не поеду. Я останусь здесь, и буду делать то, что сам найду нужным, а не вы».
Разговор на этом прервался. Халилов, видимо, сильно раздосадованный оборотом, какой принял наш разговор, скоро начал прощаться. Все пошли его провожать до дверей, он был здесь всё-таки помощником военного министра. Проходя мимо музыкантов, он приказал им идти домой, давая этим и нам понять, что праздник закончился. Это меня окончательно взорвало, и я угрожающе заявил Халилову: «Никуда не пойдут музыканты, а останутся здесь, пока мы не разойдемся”. И, обращаясь к вахмистру, отменил приказ Халилова и в свою очередь приказал ему и музыкантам оставаться. Халилов, видимо, заметил, что я взбешён, не стал спорить и ушёл.
Я обратился к музыкантам
