предпочитал смерть рабству и умел бороться до последнего»[304].
«Свободолюбивая» Европа практически без боя сдалась на милость нацистов, а «рабская» Россия разбила их наголову. Свободен не тот, кто кричит о свободе, а лишь тот, кто готов отдать за нее жизнь, что в очередной раз продемонстрировал всему миру именно русский человек и его собратья по общему Отечеству.
Любопытными, на наш взгляд, являются современные точки зрения на двоеверие и русское православие как сплав язычества и христианства. В нем выражается своеобразная двойственность русского мировоззрения и культуры, которая обычно объясняется пограничным геополитическим положением Руси-России между Востоком и Западом, столкновением и взаимопроникновением в течение многих веков свойств той и другой цивилизаций[305].
Об этом писал и В.О. Ключевский, утверждавший, что встречей и влиянием на Русь-Россию Запада и Востока «порождены два направления в умственной жизни русского общества, два взгляда на культурное положение нашего народа»[306]. Г.П. Федотов пошел дальше. Он писал о «раздвоении лица России», о российском кентавре как выражении борьбы Запада и Востока, «славянского лица» и азиатской стихии. Один полюс – «мирная лира», зовущая на «братский пир», противоположный – «страсть к разрушению»[307].
Все это органично уживается в русской душе, на антикомичности которой делали акцент многие мыслители и, прежде всего, Н.А. Бердяев[308]. Сплав языческой и христианской культур в русском православии рождал противоречия между коллективизмом и индивидуализмом, смирением и протестом, самоотверженностью и эгоизмом, природной стихийностью и дисциплиной, элитарностью и народностью.
Все эти качества переплетались как в русской душе, так и в русской жизни, и мощно давали о себе знать в культуре, политике, в общественном бытии, в различных мировоззренческих позициях, идеалах государственного устройства и т. д. Причем западничество как характерное явление русской жизни было свойственно элите общества и государства, а приверженность отчим традициям – народу и выразителям его взглядов в культуре и идеологии Руси-России. Г.В. Плеханов справедливо писал о том, что в Руси-России сформировались два процесса, направленные в разные стороны – на Запад (дворянская культура) и на Восток (традиционная культура русского крестьянства)[309].
В.О. Ключевский подчеркивал, что восточное влияние было привнесено церковью и не лишало человека национальных особенностей и самобытности, обеспечивало духовную целостность древнерусского, а затем российского общества. Западное влияние стремилось нивелировать национальные особенности и связано с влиянием государства и задачами подчинения ему общества и жизни граждан через право, гражданские нормы общежития, политические идеи и пр. Причем, как утверждал В.О. Ключевский, западное влияние «подействовало лишь на тонкий, вечно подвижный и тревожный слой, который лежит на поверхности нашего общества. Итак, греческое влияние было церковное, западное – государственное»[310].
Противоречия между западным и восточным, народным восприятием мира в конечном счете, как писал Г.П. Федотов, и привели к самоубийственному разладу духа и силы, который выплеснулся в революционные катастрофы.
Итак, как видим, древность всегда актуальна, так как именно в ней прячутся истоки тех процессов, которые имеют судьбоносное значение для страны и ее народов.
Традиционная культурная среда, привыкшая в повседневной жизни обходиться собственным многовековым опытом, не испытывала потребностей в теоретической мудрости. На Руси христианство оказывалось не на теоретическом, как на Западе, а на практическом уровне сосуществования с языческой культурой. Шел процесс не вытеснения христианством язычества, а их ассимиляции, что и было одной из причин, почему Русь так и не слилась с западным христианским миром. В свою очередь на Руси христианство, пропитанное традиционными народными верованиями, входило в народную плоть и стало определять национальное самосознание, преодолевшее межплеменную рознь и многократно усилившее тенденции к единству – как духовному, религиозному, так и государственному.
Русская государственность сплеталась с русской православной культурой, «происходило синтетическое становление новой социально-исторической и политической реальности, которое в принципе можно определить, как становление оригинальной, самобытной русской культурно-исторической системы. Отличительная особенность этой системы состояла в том, что всей единой православной культуре соответствовало единое государственно-политическое ядро»[311].
Таким образом, русская культура и государственность имеют глубокие религиозные корни, которые обеспечивают им устойчивость, живучесть и силу самобытности как нашего исторического завоевания и призвания.
Глава одиннадцатая
На заре русской святости
Религиозный идеал народа воплощается в святых. В классическом труде отечественной агиографии, принадлежащем перу Г.П. Федотова, – «Святые Древней Руси» читаем: «В русских святых мы чтим не только небесных покровителей святой и грешной России: в них мы ищем откровения нашего собственного духовного пути. Верим, что каждый народ имеет собственное религиозное призвание, и, конечно, всего полнее оно осуществляется его религиозными гениями. <…> Их идеал веками питал народную жизнь; у их огня вся Русь зажигала свои лампадки»[312].
Понятие «святость» относится, прежде всего, к Богу, ибо только Он истинно свят и в Нем святость присутствует во всей полноте. Одна из главных православных молитв «Трисвятое»: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» Слово «святость» означает не только совершенную, непостижимую красоту и величие Бога, но подразумевает и то, что святость Божия вызывает у нас трепет и страх, то есть священный ужас перед всемогуществом Всевышнего, дарующего нам жизнь или смерть, милующего или карающего и т. д. Любовь к Богу и страх перед Ним – две составляющие подлинной веры.
Святость, воплощенная в Боге, – суть иного, потустороннего мира, который нам недоступен и во многом непостижим. Связь с ним осуществляется через церковные таинства, богослужения и молитву. Молитва, как ее воспринимали святые, – это устремленность к Богу. Отсюда высокие требования к молящемуся: к его вере, искренности, чистосердечию, любви к Богу и одновременно страху перед Ним. Не всякая молитва доходит до того, к кому обращена, а только наполненная верой и искренностью сердца.
Молитва – это священнодействие. Однако ждать чуда следует не от Бога, а от себя, в преображении с Божьей помощью своего естества на началах любви, добра и милосердия, отторжения злых помыслов и поступков. В этом заключается суть и святость молитвы. Святость – суть Бога, который непостижим, но вместе с тем открывается верующим через их духовный труд. Отсюда духовное подвижничество – путь к святости, именно через него приобретали святость подвижники, канонизированные Русской православной церковью.
Крупный православный мыслитель П.А. Флоренский понимал святость, во-первых, как глубокую отчужденность и отрицание мира греха. Во-вторых, природа святости воплощена в Боге и питается «неотмирными энергиями». Наконец, святость есть не только отрицание всякого зла и не только явление иного мира, божественного, но и утверждение его в жизни святых[313].
Эта третья сторона святости говорит о том, что она является силой, преображающей как человека, так и мир в целом, пропитывая его божественным духом. Итак, значение святых заключается в том, что они в условиях земного бытия стали представителями иного, небесного мира и источником
