Книга Солнечный удар - Михаил Широкий

С неимоверным трудом оторвав от неё взгляд и чувствуя, как сердце заходится и едва трепещет в его стеснившейся груди, он повернулся и двинулся дальше по пути в никуда.

Отойдя ещё немного, он не выдержал и опять обернулся. Но уже не увидел её. Оли больше не было. Словно растворившись в облекавшем её лунном свете, она исчезла. Ушла в небытие. Вернулась на небо, откуда, будто по ошибке, ненадолго попала на землю.

Он повернулся и попытался двигаться дальше. Но в глазах у него окончательно потемнело, кровь бросилась в голову, сердце пронзила невыносимая боль, и, сделав ещё несколько слабеющих шагов, он упал на колени и ткнулся головой в траву.

Ему показалось, что он умер. И он был рад этому…

XI

Когда он начал приходить в себя, то долго отказывался верить в это. Возвращение к жизни, ставшей совершенно бессмысленной, ненужной, враждебной ему, ужасало его. Его состояние было похоже на состояние пытаемого, которого палачи снова и снова вздёргивают на дыбу. Жизнь, в которой не было больше её, была постыла, противна, омерзительна ему. Такая жизнь обещала быть долгой кромешной ночью, в которой он обречён был без цели и смысла, в тоске и отчаянии блуждать до конца дней своих, мечтая о смерти как об избавлении.

А потому, едва придя в чувство и начав ощущать запахи, звуки, цвета жизни, он мучительно сморщился и некоторое время не хотел двигаться, открывать глаза, вдыхать лившийся ему в грудь свежий прохладный воздух. Он боялся опять увидеть то место, где он видел её в последний раз, озарённую призрачным сиянием луны и в конце концов поглощённую им. Где они рыдали друг у друга в объятиях, признаваясь в своей мимолётной, эфемерной, обречённой любви, подарившей им лишь миг счастья, за который ему придётся расплатиться годами печали, безнадёжности и муки. Где они обрели наконец один другого, но лишь для того, чтобы тут же потерять и расстаться навеки. И чтобы встретиться уже только в вечности…

И, понимая всё это, он не против был бы поторопить такую желанную для него смерть и оказаться в вечности пораньше. Не мешкая, прямо сейчас. Но вместо этого явственно чувствовал возвращавшуюся к нему жизнь, которой он не желал, которую судорожно отталкивал от себя, понимая в то же время, насколько тщетны эти попытки. Жизнь брала своё, вновь опутывала его своими незримыми сетями, снова вползала в него, и от этого нельзя было отмахнуться. Приходилось подчиниться и принять это.

Правда, когда он волей-неволей прислушался к своим ощущениям и окружавшим его звукам, он был немного удивлён. Он лежал не на траве, а на каких-то досках, причём в не слишком удобной позе, отчего его тело затекло и он почти не чувствовал его. Рядом слышался тихий, размеренный плеск воды и пахло сыростью и прелью. А где-то в вышине раздавались резкие, хриплые крики чаек. Из всего этого совсем нетрудно было заключить, что он находится не на лугу, где он потерял сознание, а на реке, в их лодке, которую они с Димоном считали пропавшей. Но как это было возможно? Какая неведомая сила перенесла его, безжизненного и бездыханного, сюда? Кто это решил таким образом позаботиться о нём? Уж не она ли?..

Он открыл глаза и медленно повёл ими вокруг. Над ним раскинулось низкое мутное небо, затянутое плотными сероватыми облаками, на фоне которых время от времени стремительно проносились чернокрылые чайки. По обеим сторонам от его головы, ограничивая видимое пространство, высились тёмные борта лодки, о которые бились мягкие плещущие волны. А чуть подальше, почти на носу, полулежал, уронив голову на грудь и свесив правую руку наружу, бесчувственный Димон.

Сделав немалое усилие, Андрей приподнялся. Его тут же шатнуло назад, и, чтобы удержать равновесие, он вцепился пальцами в края бортов и некоторое время сидел неподвижно, дожидаясь, когда пройдут или хотя бы ослабнут головокружение и рябь в глазах. Чтобы это произошло скорее, он опустил руку за борт и, зачерпывая воду горстью, стал брызгать ею себе на голову и в лицо. И это помогло: чистая прозрачная вода приятно холодила кожу, и через несколько минут он почувствовал себя лучше.

Когда взгляд его прояснился, он огляделся вокруг. И был невольно поражён тем, насколько изменился пейзаж по сравнению с вчерашним днём. Яркого пламенеющего солнца, несколько недель нещадно опалявшего измученную землю и её обитателей, не было и в помине, как и пронизанного его жгучими лучами бездонного лазурного небосвода, сверкающей глади реки, раскалённых золотистых пляжей, залитых всепроникающим светом бескрайних, убегающих в необозримую даль полей, сливавшихся на горизонте с небом. Ничего этого больше не было. Всё тонуло в безбрежной бледновато-серой туманной мути, растёкшейся густым зыбящимся пологом по небу и земле, по лугам и реке, поглотив и закрыв от взора всё то, что так ясно и отчётливо виделось накануне. В отдалении туман был такой плотный, что там нельзя было разобрать буквально ни зги; виднелась, чуть колыхаясь, будто дымясь, лишь непроницаемая тусклая мгла, вобравшая в себя всё и вся. Поближе, возле берегов, дымка чуть смягчалась и таяла, в ней то и дело появлялись разрывы и углубления, позволявшие различить смутные контуры то группы деревьев, то нагромождения кустарника, то зарослей камыша в заболоченной прибрежной местности. И, наконец, над самой рекой туман был совсем рассеянным и редким, он клубился над её поверхностью тонкими рваными клочьями, вихрясь, заворачиваясь в воронки и растворяясь в воздухе от малейшего дуновения ветерка. Небо же было так плотно обложено облаками, что с трудом верилось, что ещё несколько часов назад его усыпали звёзды и в центре его сияла полная луна.

Дивясь такой внезапной и быстрой метаморфозе в природе, Андрей шевельнул бровью и повернулся к товарищу, намереваясь привести его в чувство и попытаться выяснить то, что сидело в нём занозой, не давало ему покоя и почти сводило с ума.

Однако Димон уже очнулся. Бледный, опухший, хмурый, словно недовольный чем-то, он сидел на носу, по-прежнему привалясь к борту, болтая головой туда-сюда и моргая мутными заспанными глазами с набрякшими красными веками. Упёршись пустым бездумным взглядом в приятеля, он скривился, точно отведав какой-то кислятины, и сиплым, простуженным голосом спросил:

– Где мы?

Андрей кивнул на клубившийся над водой туман.

– На речке.

Димон фыркнул.

– Понятно, что не на море. Где именно?

Андрей равнодушно пожал плечами.

– Бог его знает. – И, вдруг насупившись и бросив вдаль тоскливый взгляд,