Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
бангкокского отделения ЦРУ{392}.
Впрочем, после семи лет тесного сотрудничества с Вашингтоном военные и так были хорошо вооружены. Кроме того, чтобы арестовывать гражданских, почти не оказывавших сопротивления, не требовалось особенно продвинутого оружия. По мнению посольских чиновников и ЦРУ, по-настоящему армии требовалась нечто другое — информация. Работая вместе с аналитиками из ЦРУ, сотрудник посольства по политическим вопросам Роберт Мартенс составил списки с именами тысяч коммунистов и подозреваемых в причастности к коммунизму и передал их армии, чтобы этих людей можно было убивать и «вычеркивать» из списка.
Насколько мы знаем, это был по меньшей мере третий случай в истории, когда американские чиновники предоставляли списки коммунистов и сочувствующих своим союзникам, чтобы те могли их схватить и убить. Первый случай произошел в Гватемале в 1954 г., второй — в Ираке в 1963 г. и теперь, в 1965 г., в гораздо больших масштабах — в Индонезии.
«Это была по-настоящему серьезная помощь армии, — сказал Мартенс, являвшийся членом политического отдела посольства США. — Вероятно, у меня на руках много крови, но в этом нет ничего дурного»{393}.
Двадцать пятое октября
Пурбалинга, Центральная Ява. Саконо проснулся рано утром и проехал на велосипеде шесть километров до местного отделения полиции. Добравшись до места назначения, он вошел в помещение и написал свое имя на маленьком листе бумаги. Полицейские отнеслись к его действиям как к обыденности и были в общем вежливы. К тому моменту это уже стало рутиной.
Когда Саконо впервые услышал о Движении 30 сентября, то одобрил его. Насколько он понял из сообщений по радио, это было движение внутри армии с целью предотвратить мятеж против героя его детства президента Сукарно. Затем, однако, новости стали несколько менее понятными. «Народная ежедневная газета» в его деревню больше не приходила. Его местное отделение организации «Народная молодежь» также не дало ему никаких ответов, и Саконо просто продолжал ждать, когда можно будет приступить к работе школьным учителем, и жадно ловить обрывки новостей из Джакарты, как привык в подростковые годы.
Когда манера подачи новостей изменилась, причем сообщали о них только военные и иностранные СМИ, Саконо узнал, что левые находятся под некоторым подозрением, но не увидел в этом особой проблемы. Говорили, что каждый член связанных с коммунистами организаций должен регулярно отмечаться в полиции.
До сих пор он не имел дела с правоохранительными органами, но не придавал этому требованию особого значения. Делать было в общем нечего, волноваться не о чем. Что бы ни происходило в Джакарте, это не повлияет на его планы. Он уже осознал, что принесет больше всего пользы делу революции, работая учителем. «Есть прогресс в сфере образования — идет вперед вся страна», — думал Саконо. И ждал, когда это случится, а пока помогал семье убирать урожай, просто чтобы скоротать время.
Двадцать девятое октября
Галена, штат Мэриленд. Фрэнк Виснер, находясь на семейной ферме, нашел дробовик своих сыновей и покончил с собой{394}.
Второе ноября
Пурбалинга, Центральная Ява. Саконо в очередной раз отметился в полиции. В очередной раз он вышел из здания полицейского участка, сел на велосипед и поехал обратно в свою деревню. Когда он добрался до дома около двух часов дня, там его ждали двое полицейских. Один из них держал письмо. Ему сказали, что это письмо требует, чтобы он пошел с ними. «Оно чрезвычайной важности, — сказал полицейский. — Ничего не попишешь, делай что сказано».
И он пошел.
Входя в тюрьму, Саконо чувствовал себя прекрасно. Он не сделал ничего плохого, поэтому решил, что просто его допросят, он сообщит какую-то информацию и очистит свое доброе имя. Сам он не был полноправным членом коммунистической партии, но имел с ней разнообразные связи с самого юного возраста, чем гордился, поэтому сразу же узнал множество старых друзей. Там был Сутрисно, член партии, учивший его марксизму-ленинизму, когда он был моложе. Коротышка и увалень Сухада, его еще более давний друг, в неизменных очках, также находился там. Он состоял в Центральном комитете партии, забавный парень, всегда произносивший замечательные речи.
Это было практически воссоединение. Настроение было легкое, почти праздничное. Они принялись вместе петь революционные песни — не назло полиции, а просто из радостного единства.
Идем вперед бесстрашно,
Защищаем правое дело,
Вперед, вместе,
Конечно, мы победим.
Идем вперед, идем вперед,
Все вместе, все вместе.
Той ночью, когда все спали, увели двенадцать заключенных. Забрали Сутрисно. Забрали Сухаду. Забрали его друзей Камди, Сумарно и Сухарджо.
Больше они не вернулись. Завтрак на следующее утро есть было некому. Не было больше песен. Не было улыбок. Никто не разговаривал. Это было немыслимо. Это противоречило всему, что Саконо знал, во что верил, всей его жизни. Ведь военные и полиция — защитники революции! В Индонезии существует система закона и порядка, честного суда, сбора доказательств и справедливости. Он и с насилием-то почти не встречался за девятнадцать лет жизни, с самого своего рождения.
«Я не мятежник! Я никогда не держал в руках оружия! Я бы никогда не взбунтовался против своей страны! Я не сделал ничего плохого за всю свою жизнь!» — кричал Саконо снова и снова, но про себя, глубоко внутри своей головы, а тело его сжималось в ужасе от того, что он может оказаться среди тех, кого заберут следующими.
Что случилось с его друзьями? До Саконо доходили слухи, как и до всех в их регионе. Некоторых людей отвозили к реке Сераю посреди ночи. Им связывали руки и бросали в воду. Может быть, сначала в них стреляли. Или закалывали их. То, что происходят массовые убийства, стало очевидно. Скапливалось столько тел, что они перекрывали течение рек и распространяли по всей стране ужасное зловоние. Однако относительно того, кто был убит, где и как, среди выживших ходили лишь слухи.
Это была новая характеристика массового насилия. Людей не убивали на улицах — для их близких стало бы совершенно очевидно, что их больше нет. Их не казнили официально. Их арестовывали, и затем они исчезали под покровом ночи. Люди зачастую не представляли, живы ли еще их любимые, и это лишь усиливало парализующий страх. Может, они жаловались или бунтовали в тюрьме — и как раз это стоило их родным и близким жизни? Возможно, и их тоже теперь заберут? Несмотря на неопровержимые доказательства того, что происходят массовые убийства, человеческий инстинкт заставлял каждого цепляться за надежду спасти своего сына или дочь. Это парализует людей и делает массы намного более покорными — так их легче истреблять и легче контролировать. Историки, изучающие насилие
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
